Слово «особь» мне очень не понравилось, похоже, это существо плохо кончило. Я робко поинтересовалась:

— И кто это?

— Ну-у, вообще-то это девица Василиса, больше известная как Прекрасная. Или Премудрая? Я уже и не помню…

Я беззвучно начала разевать рот, представляя, как в ближайшее время превращусь в милую лягушечку, а Велий будет таскать мне комаров.

— Насколько я помню, для нее все закончилось хорошо.

И тут я вспомнила:

— Неправда! Анчутка сказал, что они разыграли эту сказку, чтобы Ивана женить.

— Да? Ну тогда тем более вам не о чем беспокоиться.

— Подожди меня за дверью, — попросил Велий, и я с радостью выскочила из кабинета, ответив на последний вопрос Феофилакта Транквиллиновича: «Преследует ли вас мысль о мировом господстве?» решительным «Нет». Оказавшись в коридоре, я не стесняясь припала ухом к двери, но ничего интересного не услышала. Битый час они строили разные предположения о том, чем закончится мое преображение, придя к выводу, что черт-те чем.

— Нет! Вы представляете! — разорялась я, бегая по комнате перед равнодушными до обидного подругами. — Я могу стать обыкновенной городской девахой! Или ведьмой среднего пошиба! И какого тогда я горбачусь?! Зачеты, экзамены, курсовые! Даже архон через месяц-два может оказаться для меня совершенно бесполезным!

— Да ладно тебе! — отмахнулась Лейя, кропая очередное любовное послание для Сиятельного. — Превратишься в жабу — возьму жить тебя к нам на озеро. Там комары знаешь какие! Во! — Она развела руки в стороны, а меня затошнило.

— Да ну, может, станешь какой-нибудь чудой-юдой, и всех делов! — хохотнула Алия.

— Ага, а потом приедет какой-нибудь богатырь Зоря и отсечет мне все мои бесчисленные головушки. Потом эти головы сдадут в кунсткамеру Великого Князя, и фон Птиц будет каждый день на них любоваться. — Мне захотелось плакать.

— А мы будем цветы твоему чучелку носить. Каждый день и обязательно живые, — утешила меня, оскалившись, Алия.

— Подруги, тоже мне, — проворчала я и плюхнулась на свою кровать. Повалялась, но предаваться отчаянию в одиночестве было скучно. Тогда я накинула куртку и отправилась в парк.

В парке было пусто, но зато под знакомым тополем я нашла апельсин, по какой-то причине не ставший птичкой. Я очистила его и стала хрустеть немного заледеневшей мякотью. Не доев, швырнула его в сугроб и вызвала Сивку. Парк вздрогнул от ржания богатырского коня, я кинулась ему на шею:

— Привет, дружочек! Давай покатаемся, а то меня обещают в жабу превратить!

Сивка, в отличие от подруг, не был равнодушным, и мы маленько покатались. Богатырского коня тянуло все больше в страны жаркие и экзотические, где ревут, рассыпая вокруг тысячи радуг, величественные водопады, где странные розовые птицы ходят по мертвым озерам важные, как цесаревичи, где в мрачных и вечнозеленых лесах рычат, выгибая спины, огромные пятнистые кошки. Мы скакали и скакали, из дня в ночь, из ночи в утро, то замирая восхищенно на вершине заснеженной горы, такой высокой, что там не хватало воздуха и начинала кружиться голова, то кидаясь навстречу изумрудным океанским волнам, бессильно бьющимся о маленький потерянный островок, в лагуне которого плавали разноцветные, как бабочки, рыбки.