– Ни гхыра не понимаю, – шепнул тролль, нагибаясь к моему уху и одновременно наблюдая сквозь дыру за происходящим в храме. – Обрати внимание, как по-разному ведут себя эти затворники. Вон тот, в кафтане с соболиной оторочкой. Поклоны земные бьет, слезами горючими умывается. А рядом три бабы наперебой языками чешут. Бьюсь об заклад, косточки своим мужикам перемывают. Кумпания, вишь ты. А кто вообще дома сидит. Не в сортире, заметь, а кулебяку ладит. Дайн тоже, башка дурья, в благовония ромашку сушеную подмешал. Дорогие они, благовония-то. Если б по-настоящему боялись, не экономили.

– Согласна. Трясет только тех, у кого совесть нечиста. А дайн нагнетает обстановку, чтобы жертвовали охотнее.

– Может, они вампира и выдумали?

– Нет. Я видела следы.

– Какие следы?

– Пс-с-с. Потом.

Лён тем временем разговорился с мужиком за жизнь. У него это всегда хорошо получалось.

– Вывелись, говоришь, разбойнички?

– Щас, так они сами и выведутся! – хмыкнул селянин. – Маг подсобил. Настоящий, солидный, не то что ваша фитюлька. Хороший был маг…

– Был?

– Угу. На пожаре погиб, дите вытаскивал. Крыша возьми и рухни.

– Постоянный маг? Или наемник?

– Был наемником, да осел у нас, прижился. Года два, почитай, в наших краях волшебствовал. Кому скотину исцелить, кому лебеду изничтожить. И чаровал знатно, и насчет выпивки способный зело…

– Мир праху его… И давно он помер?

– Больше году минуло. Аккурат в канун Бабожника. Да вы не наговаривайте зря, – спохватился мужик. – Не вомпер он вовсе. Вона его останки, на алтаре лежат. Вы еще касательно их любопытствовали.

– Ага. А вы не в курсе, как он разбойничков изничтожил?

– Не-а, – мужик покрутил головой. – Попросил у Геньковой вдовы кошку рыжую и пошел с ней в лес, с кошкой-то. А как вернулся, так и глаголет: «Езжайте трактом спокойно, люди добрые. Ныне там страж сидит, разбойников да лихоимцев не пущает». С тем все и упокоилось, сгинули разбойнички, как и не было.

– Верите в вампира?

– Ну как вам сказать… – замялся мужик. – Верить-то верю, кто же спорит. А вот касательно вредоносности его сумлеваюсь. Он меня, почитай, от смерти да сраму уберег.

– Это как? – оторопел Лён.