И побежал обратно, заглядывая в лицо всем, кого обгонял. Наконец он проскочил мимо графини Крэк. Добежал до девушек. Вернулся. Бросился назад. И всякий раз он пробегал мимо графини Крэк.

И тут я с ужасом понял, что он ее не замечает. Он едва взглянул на нее. Что за наваждение?

Девушки прошли еще три квартала.

Наконец они свернули и, не переставая хохотать, спустились в бар-ресторан.

Графиня Крэк осталась на улице. Она огляделась, повернулась и тоже вошла в ресторан.

Трое девушек заняли столик с краю.

– Где (…) хозяин этой паршивой забегаловки? – крикнула Пупси Лупцевич.

– Бармен! – взвизгнула Кукурузелла Трахнер. – Оторви (…) от стула и принеси три стакана пшеничной!

Графиня Крэк направилась прямо к ним.

– Цветы! Цветы! Кому цветы? – хриплым голосом выкрикивала она. Никогда раньше я не слышал у нее такого голоса.

Она засунула руку в корзинку, висевшую у нее на локте, и вытащила три букетика фиалок. Затем перегнулась через стол и – раз, два, три – приколола букетики на пальто девушек.

Вбежавший судебный исполнитель оттолкнул графиню и обратился к трем девушкам:

– Вы не видели здесь высокой женщины? Очень злобной.

Они расхохотались, бедняжки.

– Ты что, спятил, Шовер? – спросила Долорес.

Боже, какая смелость перед лицом смертельной опасности!

– Ты… – начал судебный поверенный, разворачиваясь к графине. – Ты здесь видела кого-нибудь?

Графиня воткнула ему в петлицу красную гвоздику.

– Один доллар, пожалуйста, – сказала она.

Бедняга. Он опешил. И, сорвав со своего пальто цветок, яростно швырнул его на пол.