— Я-то при чем?

— Ты эт мне брось! Кто на царевну позарился?

— Э-э-э…

— Осерчал я, погорячился, — признался царь-батюшка. — А тут еще и Кощей на ухо нашептывать принялся, ядом клеветы сердце травить. Ну да это дело минувшее… плюнули и забыли. Не сердишься же ты, в самом деле, на своего царя-батюшку, а?

— Неожиданно это как-то. То казнить велите, то надежду дарите…

— Не только надежду — помощь предлагаю.

— Советом?

— В первую очередь, а там и золотишка подкину, людишек на подмогу снаряжу… Убьешь супостата — вернешься героем. Ты и сейчас почти… кто твой поединок с Чудищем видал, такое рассказывают… Тут и шанс тебе в руки плывет. Пред всем народом попросишь согласия моего… да разве ж я откажу?

Чтобы избежать ответа на этот вроде бы риторический вопрос, я сунул в рот пряник. Высказывать свои мысли по поводу царской благодарности вслух не стоит, хотя они и вертятся на самом кончике языка. Но, понятное дело, ничего я не сказал. Запил пряник чаем и поинтересовался:

— Так что мне делать?

— Кощея — супостата и злодея на корню изведи, за обиду нашу отомсти.

— До него еще добраться нужно.

— Тут тебе, волхв, и ветер в паруса. А коли в помощи нужда будет — вот тебе колечко. — Далдон снял с пальца золотой перстень и протянул мне. — Покажешь воеводе любой приграничной заставы, он окажет тебе необходимую помощь…

Рассматривая царский перстень, я вполуха слушаю, как Далдон делит шкуру неубитого медведя.

— …войска в условленном месте стоять будут, в полной боевой готовности. По первому знаку выступят в поход.

— Зачем?

— Как зачем? — удивился царь-батюшка. — Тебя, дитятко несуразное, на трон возводить. Не пустовать же ему после смерти Кощеевой?

— А…

— А тогда и Аленку незазорно за тебя отдать.

Тут наш продуктивный разговор был прерван шумом во дворе. Надрывно заголосила женщина. Звякнули оружием краснокафтанники. Поднявшись, я поспешил в сени — узнать, чем вызван переполох.