Совсем рядом, проливая бальзам на душевные раны, успокаивающе журчала вода.

И он изо всех сил надеялся, что это была вода фонтана.

Нет, даже так: Фонтана.

Ибо участие фонтанов в процессе перемещения его по разным мирам уже стало очевидным даже для такого наблюдателя, как он.

И, поскольку его пока никто не трогал, у него зародилась и созрела надежда, что так дальше и будет продолжаться до тех пор, пока он не очнется полностью и не сможет наконец нырнуть в этот Фонтан, чтобы продолжить свой путь по Вселенным в поисках дороги в непроницаемо-загадочный, как вамаясский иероглиф, мир джиннов…

Когда у Иванушки наконец-то накопилось достаточно сил, чтобы приподняться на локтях и слегка разлепить веки, он увидел перед собой нечто такое, от чего у него тут же распахнулись настежь не только глаза, но и рот.

Прямо на него неслось дерево.

Вообще-то царевич читал, что есть такая фигура речи с непонятным, не запоминающимся настоящему витязю Лукоморья филологическим названием и что так говорят, когда кто-то на большой скорости приближается к какому-либо предмету.

Но в его случае это явление было буквально и реально, как падающий кирпич.

Размахивая двумя боковыми ветками, как руками, дерево со всех корней летело вперед, не разбирая дороги, и гнусаво вопило:

— Не догонишь, не догонишь!.. Бе-бе-бе-бе-бе-бе-бе!..

За ним, как удалось разглядеть царевичу прежде, чем оно сбило его с… с… (Тут Иванушка решил, что с его анатомией надо было еще разбираться и разбираться, и удержался от скоропалительных, но устаревших выводов.) Короче, за первым деревом, которое сбило его на землю, отчаянно всхлипывая, бежало второе, поменьше, и выкрикивало:

— Отдай! Это не твое! Отдай же! Отдай! Дурак!..

Маленькое дерево не сумело перепрыгнуть через Ивана, запуталось в его — ногах? корнях? отростках? — упало на траву рядом с ним и заревело.

Хулиган убежал.

Деревце осталось.

Оно лежало и горько плакало, как будто произошло что-то страшное, чего уже нельзя было исправить, и вот-вот должен был наступить конец света не только у них, но и во всех мириадах окружающих их миров.

Короче, оно плакало самозабвенно и взахлеб, как плачут все несправедливо обиженные маленькие дети.

Хотя обижать маленьких детей вообще несправедливо.

Поэтому, превозмогая ощущение, что все его — пять?.. шесть?.. три?.. десять?.. — чувств находятся и работают одновременно, но в разных мирах и измерениях, Иванушка подобрался, не вставая, к девчушке и попытался погладить правой боковой веткой ее по листьям кроны.