Бенсон нахмурился:

— Вот как?

— Да! Разумеется, так я веселился только в те времена, когда у меня было чему разлетаться клочьями! Сейчас тебе-то небось такое и в голову не придет, на меня глядя, а ведь когда-то — в молодые годы! — я был настоящим дамским угодником!

— Да, господин мой, — сказал Бенсон, — сейчас мне такое и в голову прийти не может!

— Ах, Бенсон! — продолжал Рогатый Барон. — Во всем Гоблинтауне не нашлось бы тогда девицы, которая устояла бы перед моими чарами, уверяю тебя.

Бенсон кивнул.

— Должно быть, это было до того, как ты, господин мой, познакомился с баронессой Ингрид? — спросил он.

— Ну, естественно! — воскликнул Рогатый Барон, и в голосе его зазвучали тоскливые нотки, а взор затуманился. — Встретив Ингрид, я сразу понял, что моим веселым денькам и развлечениям вроде пирогов с драченой пришел конец.

Тут появился второй официант и радостно возвестил:

— Два пирога с драченой! Как заказывали!

— Вот это кстати! — обрадовался Рогатый Барон.

Шарманщик все быстрее крутил ручку своей шарманки, и монотонная ухающая музыка постепенно приобрела какой-то безумный оттенок. Сверху было хорошо видно, как по всему просторному залу гоблины, тролли и людоеды, сидевшие за столиками, громко заказывают блюда: «Еще порцию вонючего сахарного пудинга!», «Всем мусс из молока коромышей!», «Плевый гоблинский пирог!», а в воздухе так и свистят ошметки пирогов с драченой, и радостные вопли смешиваются с громким эхом, отдающимся от стен.

Один из пролетавших мимо пирогов с драченой попал Рогатому Барону прямо по шлему и наделся на рог.

— Ого! — со смехом воскликнул барон. — Здесь становится по-настоящему весело! — И он обратил внимание на лежавший перед ним комковатый пирог. Облизнувшись, он спросил: — Бенсон, ты не окажешь мне честь?

Внезапно все огни погасли, и клуб погрузился в полную темноту. Рогатый Барон, забыв о пироге, стал вглядываться во тьму. Наконец на дальнем конце зала возникло пятнышко света, мелькнув по алым атласным портьерам на верхней площадке, куда вела великолепная широкая лестница.

Веселые гости затаили дыхание. Алые портьеры дрогнули, поплыли в разные стороны, и перед публикой появилась высокая полная троллиха. Ее приветствовал радостный рев:

— Она!

— Наша Грязнуха Мод!

В чрезвычайно облегающем платье для коктейлей из какой-то блестящей материи (и с исключительно удачно посаженным пятном от бланманже на боку), с высокой прической из сильно взбитых волос, украшенной перьями птиц-ленивок, Маки Мауд, она же Грязнуха Мод, впечатление производила весьма сильное. Шарманка вновь громко заиграла, и Мод неторопливо, точно крадучись, спустилась по лестнице и, оказавшись наконец в зале, шепнула шарманщику с похоронным лицом: