- Прикрой! - крикнул он Биллу и устремился на подоспевший взвод солдат, облаченных в сверкающие доспехи.

- Убейте их! - воскликнул мессир, прячась за энергонепроницаемой балюстрадой: он едва успел увернуться от клинка Дуо.

- Поцелуй меня в задницу! - гаркнул Билл. Его можно простить: он выпалил сгоряча.

Исход сражения оставался непредсказуемым. Эффект неожиданности был потерян (ведь неожиданность действенна, только когда неожиданна), поэтому чаша весов клонилась на сторону мессира, который брал числом, причем сам предпочитал отсиживаться за балюстрадой в окружении развращенных помощников. Солдаты в доспехах - их шеи кровоточили от непрерывных автоматических инъекций: им кололи возбудитель ярости - медленно, но верно теснили противника, размахивая лазерными пиками, которые производили глухие взрывы громадной разрушительной мощности. Сплок с его склонностью к логике предусмотрительно прихватил с собой канистру УЛП - поглощавшего энергию аэрозоля, поэтому первый натиск удалось отразить без потерь. Но что будет дальше?

Как ни странно, ответ содержался в одной-единственной голубой розе.

Глава 61

Глава 61

Кому-то может показаться, что здесь что-то не так. Кому-то, возможно, захочется обвинить голубую розу в соучастии. Ничего подобного! Ее никак нельзя считать ответственной за то, что произошло в гостиной.

Голубая роза стояла на кофейном столике капитана Дирка. Столик не играет в событиях никакой роли, но он там был.

Что гораздо важнее, был там и Дирк.

Точнее, в то утро, когда расцвела голубая роза, а потом офицер службы связи, которого до тех пор мало кто замечал, принес перехваченную бредограмму, Дирк находился в своей комнате на борту «Смекалки».

- Бредограмма? - спросил Дирк, когда офицер службы связи Пол Муни - не путать с актером! - принес ему распечатку.

- Так точно, сэр, - отозвался Муни, высокий, симпатичный молодой человек с маленькими усиками. Дирку вспомнилось, что, когда Муни впервые появился на корабле, над его усиками потешались все, кому не лень. То было странное время: экипаж смеялся над всем подряд. Но Муни этого, естественно, не знал и решил, что смеются над ним.

Так оно, впрочем, до какой-то степени и было.

За одну ночь добродушный, веселый рубаха-парень Муни превратился в мизантропа. Он сидел в одиночестве в радиорубке, стены которой обтянул черным крепом, утверждая, что от яркого света ламп у него болят глаза. Еду ему приносили в рубку, разговаривать с кем бы то ни было он наотрез отказывался. Порой, проходя мимо рубки, можно было услышать непонятный стук. Никто не знал, что там происходит, а посему ореол загадочности вокруг Муни все разрастался.