Девушка молитвенно сложила розовые ладошки перед высокой грудью:

— А любо-овь?

Отец вздохнул:

— Вот я сгребу все твои романы. И в топку!

И резко переменил тему:

— Утром помолвка. Посидишь запертая в покоях. Нынче ночь святого Кондратия, нечего шастать по двору.

Падать в обморок и заламывать руки Зафира не стала: давно узнала, что на отца не подействует. Разве что можно напроситься на аккуратную порку — через мешок, чтобы перед помолвкой кожу не попортить… Как будто кобылу перед ярмаркой, фу!

Глодаемая сразу возмущением, бешенством, обидой и страхом перед замужеством с дьявольским графом Дебианом, девушка поднялась в свои покои на верхушке главной башни. Перейдя из гулкого, холодного главного зала в уютную комнату, Зафира рухнула в кресло перед пылающим очагом, и, обняв большую полосатую подушку, предалась отчаянию.

Высоко над головой замковые часы принялись отбивать вечернюю стражу. Душный вечер предвещал ночную грозу. В узкое высокое окошко протянулись последние лучи заходящего солнца, высветив давно знакомые лица на гобеленах. Вот предок-основатель замка… Полторы тысячи лет, подумать только! И доспехи на нем странные: кираса округлым бочонком, руки-ноги в железе, но локти с коленями по древней моде не прикрыты щитками. Шлем несуразный, с огромным вырезом перед лицом… Наверное, тогда не сражались копьями. Но ведь и меча у него тоже нет! Может, он волшебник?

Или…

Или вообще чернокнижник… Сохрани и помилуй святая Беос! Пусть мужчины об этом думают! Лучше посмотреть на гобелен правее, где знаменитая баронесса Гизелла проезжает городом, прикрытая одними волосами. А мелкие фигурки подданных стыдливо отворачивают лики от ее непорочной красоты… Город вырос лет через пятьсот, как говорил замковый учитель. А еще через пятьсот лет предки Зафиры впервые прославились, отбивая нашествие Песчаных. И с тех пор главной добродетелью баронов Рыск сделалась непревзойденная воинская доблесть… Зафира вспомнила, что папа мечтал о сыне, но после первых родов мама заметно ослабела, и больше детей не появилось. Ну, не считая бастардов. Фу, воспитанные девушки не заговаривают об этом к ночи…

Кстати, не пора ли ложиться спать?

О нет, она, разумеется, не заснет этой ночью! Зафира будет рыдать, сетовать на судьбу, проклинать жестокосердие отца, перемывать кости жениху…

Девушка стукнула в медную тарелочку, вызывая камеристку:

— Константа!

В самом деле, не в одиночку же перемывать кости дьявольскому графу Дебиану! Чтоб у него отсохло… То самое, что воспитанная девушка едва не произнесла вслух.

Вошедшая камеристка согнулась в положенном поклоне: