Предстоял очень долгий день.
* * *
То есть это я решил, что день будет долгий. Между тем солнце стояло чертовски близко к зениту. Язык мой превратился в кусок высохшей дубленой кожи — кожи, на которой уже можно было бы писать стишки. Сколько же времени прошло? Час? Или меньше?
Какая разница? Все равно мне не дожить до конца дня. А потом еще не меньше суток мое тело будет тут валяться. Нужна вода или какой-то напиток. Чего бы я только сейчас не отдал за колу...
Ого! Ну, правильно. Надо было вспомнить рекламные стишки? Ну-ка, ну-ка...
Разве их забудешь?
Да, но смогу ли я их произнести, вот вопрос!
Я попробовал разжать губы и обнаружил, что не могу. Я отчаянно надувал щеки, пытаясь выжать хоть каплю слюны, но ничего не получалось. Страх сковывал меня все сильнее, но я прогонял его и продолжал надувать и сдувать щеки...
Вдруг резкая боль пронзила нижнюю губу. Вот черт! Она треснула. Я почувствовал вкус крови...
Кровь.
Это же жидкость!
Я придвинул кончик распухшего языка как можно ближе к губам, изо всех сил надавил... губы разжались. Я вдохнул поглубже...
И кровь высохла.
Быстро, пока рот мой снова не запечатало, я выкрикнул:
Ты уже с десяток раз Мог бы, друг, от жажды сдохнуть, Но спасение твое — «Спрайт»! Не дай себе засохнуть!Что-то легло в ладонь. Что-то холодное и влажное: Я облегченно вздохнул и попробовал поднести к губам то, что сжимала рука...
А рука... не двигалась.