— Имеешь ли ты что-нибудь сказать в свою защиту? Ориэлла лихорадочно пыталась придумать какую-то правдоподобную историю, которая могла бы спасти ей жизнь. Раз они так ревностно относятся к нравственности, можно попробовать версию об изнасиловании. Запинаясь, она объяснила, что путешествовала с мужем и его сестрой (на случай, если Анвар и Сара все-таки в городе), но бурей их отнесло к югу, и он; потерпели кораблекрушение. Она потеряла своих спутников и двинулась вверх по реке, чтобы разыскать их. Потом уснула под деревом и проснувшись, обнаружила, что окружена шайкой оборванцев (тут она, по крайней мере, не покривила душой). Со сна она решила, что над ней собираются надругаться, и защищалась изо всех сил, готовая скорее умереть, чем отдаться кому-нибудь, кроме своего мужа.

Арбитры негромко посовещались, а потом сидевший в центре, который, очевидно, должен был говорить за всех, вновь повернулся к Ориэлле.

— Эта история не объясняет, почему ты так опытна в сражениях.

Ориэлла старалась сохранять спокойствие, жалея, что не видит его лица.

— У меня на родине женщины часто становятся воинами.

— Понимаю, — он хищно подался вперед, и Ориэлла заметила, как сузились его глаза под маской. — А чем ты объяснишь то, что говоришь на нашем языке? Только одержимые демонами колдуны севера могут это делать. Будешь ли ты отрицать, что ты принадлежишь к их числу?

По толпе пробежал тихий ропот изумления, а те, что стояли ближе к волшебнице, попятились с выпученными от страха глазами. У девушки сердце ушло в пятки. Она выдала себя. Ориэлла глубоко вздохнула, и решила пойти ва-банк.

— Да, я была одной из них, но вместе с мужем бежала от их тирании. — «Интересно, что он на это скажет?»

— Твой муж тоже колдун?

— Нет. Он смертный, и наш союз был под запретом. Вот почему я бежала, навсегда отрекшись от колдовства. Я не хотела вторгаться в ваши земли и не собираюсь причинять зло вашему народу. Я глубоко сожалею, что так вышло. Все, чего я хочу, это найти мужа и покинуть эти места. Я одинока, испугана и унижена. Во имя милосердия, отпустите меня.

Арбитр выпрямился.

— Милосердия? В этом городе нет сострадания к преступникам. Ты отняла жизнь. Это запрещено! Ты чужестранка, вторгшаяся в наши земли. Это запрещено! Ты колдунья. Это запрещено! Какое право ты имеешь на милосердие?

Ориэлла опустила глаза.

— Никакого, и все же я прошу о нем. Это.., быть может, это все, что у меня осталось.

Арбитры снова посовещались. Человек в середине, по всей очевидности, обладал самой большой властью и, кажется, спорил с двумя другими. Наконец он повернулся к ней.