И тут вдруг Ориэлла вспомнила, что к ней вернулась ее волшебная сила. Вскрикнув от радости, она подпрыгнула, словно ребенок, забыв о тяжести в ногах, и послала в потолок огненную стрелу. Посыпались искры. О, какая огромная радость, какое торжество! Смеясь и плача от счастья, Ориэлла вслед за фейерверком создала голубой огненный шар, потом — красный, затем — зеленый, играя с ними, как когда-то в детстве. Только усталость заставила ее прекратить это увлекательное занятие. Волшебница опустилась на колени у остывшего очага и лишь сейчас с изумлением осознала, что в комнате кроме нее никого нет. Ликование омрачилось беспокойством. Кто бы ни победил в этой битве внизу — Нэрени все равно должна была бы находиться при ней. И потом, кто убрал тело принца, кто вымыл пол в комнате? Сейчас она немного передохнет и все выяснит…

В это время в уголке рядом с ее постелью кто-то тихонько захныкал. Ориэлла застыла, пораженная, и рука ее сама собой сжалась в кулак. Значит, все это не было ночным кошмаром. О Боги, она ведь знала, что так и будет! Но вот так сразу посмотреть в глаза жестокой правде…

И вновь Ориэлла услышала плач, похожий на вой, — невыносимый, душевынимающий звук. Взяв себя в руки, волшебница медленно подошла к самодельной «кроватке» — постланным в углу нескольким одеялам — и посмотрела на сына. У нее перехватило дыхание.

Был он маленький, жалкий, слепой, как все новорожденные волчата, и тело его было покрыто серым пушком. Он копошился в своей постели и хныкал, лишенный привычного тепла, которое давало ему материнское тело. Повинуясь какому-то безотчетному побуждению, Ориэлла протянула к нему руки, но не смогла себя заставить прикоснуться к нему.

Гнев, горе, отчаяние смешались в ее душе. Неужели это его носила она под сердцем все эти долгие месяцы, полные борьбы и страданий? Неужели ради этого потеряла она свою волшебную силу, в которой так нуждалась? Неужели этот щеночек — единственное, что осталось от их с Форралом любви? Нет, это слишком, это невыносимо. В припадке отвращения Ориэлла отвернулась…

И тут впервые с тех пор, как родила его, волшебница почувствовала, что к ней вернулось понимание души ребенка. Ему было холодно, голодно — и одиноко, по-человечески одиноко. По-человечески! Она знала волков с детства, и это были не волчьи чувства. У ребенка только тело было волчье, но душа — человеческая, душа ее сына.

— Сынок! — Ориэлла взяла волчонка на руки и прижала к себе. Слезы, несущие облегчение, появились у нее на глазах. Радость ребенка, который наконец обрел маму, вызвала ответную радость волшебницы. О Боги, но он же озяб! Устыдившись собственной небрежности, Ориэлла почувствовала настоятельную потребность что-то делать, чтобы помочь ребенку, защитить его. С сыном на руках подошла она к очагу, в котором почти уже погас огонь, свободной рукой пошвыряла туда поленья, а потом зажгла их с помощью огненного шара — и вновь ее омыла волна восторга от того, что к ней вернулся утраченный дар. Потом она вернулась к постели и села, укутавшись одеялом. И как она раньше не замечала, что в комнате стало холодно?