Кости не принадлежали ни людям, ни юр-вайлам. То были останки пещерников, и, возможно, те твари, которых уложили Первая, и Красавчик, уже попали сюда.

Странное бормотание не стихало — казалось, будто десятки, даже сотни хищников рычат каждый на свой манер. Но при всей сумбурности этих звуков был в них некий устрашающий, пронизывающий насквозь ритм. Одно и то же слово повторялось то громко, то шепотом, то быстро, то медленно, то резко, то нараспев, но какое именно, Ковенант разобрать не мог. Громкие звуки и жар скальных огней усиливали боль в разбитой голове. Он исходил потом.

Со всех сторон его окружали пещерники. По большей части они сидели вдоль стен на корточках, колени их едва не касались ушей. Другие неуклюже приплясывали вокруг кургана, ковыляя на длинных голенастых ногах и размахивая в воздухе похожими на лопаты руками. Глаза их горели. И все они, словно пребывая в гипнотическом трансе, бормотали и бормотали. Что именно и долго ли это продлится, Ковенант не знал.

Ему было отчаянно страшно. Но не за себя. Он смог спуститься в горнило Ядовитого Огня, чтобы выжечь из себя Зло, а сейчас ему угрожали всего лишь пещерники. Невежественные обитатели подземелий давным-давно покорились Лорду Фоулу и уж никак не могли позволить себе встать между Ковенантом и Презирающим. Он мог рассчитывать, что, хотя путь и будет нелегок, ему удастся достигнуть цели.

Но у стены, на небольшом свободном пространстве, сидела, обхватив руками колени и привалившись плечом к шероховатому камню, Линден. Голова ее была склонена, упавшие волосы скрывали лицо. В оранжево-красном свете скальных огней она казалась беспомощной и уязвимой, словно осиротевшее дитя. И именно страх за нее пронизывал Ковенанта насквозь.

Свет падал на открытую шею, и на бледной коже особенно четко выделялся тянувшийся вниз от левого уха до воротника рубашки уже спекшийся кровавый след.

Она тоже!.. Горечь заставила его содрогнуться. Она тоже обладала лишь физическими возможностями того тела, что осталось в лесу позади Небесной Фермы.

И у них почти не осталось времени.

Будь у него силы, он бы, наверное, закричал. Времени почти не осталось, и это драгоценное время приходилось проводить таким образом. Ему хотелось сжать ее в объятиях, заставить ее понять, что он любит ее, что ни риск, ни смерть, ни разрушение не в силах осквернить то, что она для него значит. Некогда Лена, желая успокоить его, напевала песенку:

Ему хотелось…

…Но ведь ей нанесли удар такой силы, что она, должно быть, умирала. Умирала, подобно Морскому Мечтателю, — только потому, что пыталась спасти его. А даже если и не умирала, то наверняка считала, что оставила его в безнадежности и отчаянии. В Анделейне Елена просила его позаботиться о Линден потому, что «в конце концов, она сможет исцелить всех нас». Но он не смог, как не смог сделать и многое другое.