– Будьте сладострастны и милосердны, – звонко произнесла девочка. – Да будет каждое ваше прикосновение друг к другу музыкой. У вас будут добрые сыновья и храбрые дочери, а когда вы будете умирать, под окнами прозвучит серенада.

Королева соединила над их головами ладони, и Эмери, повернувшись к Софене, прилюдно поцеловал ее. В тот же миг музыканты, выражая общий восторг, дружно задудели в свои рога, так что создалось полное впечатление, будто поблизости яростно трубит стадо могучих, распаленных жаждой соития копытных животных.

* * *

И тут в толпе, ближе к переулку, выходящему с площади, зародился и начал расти крик. Толпа заволновалась, пытаясь раздаться в стороны; возникла давка. Зрители стояли так тесно, что при всем желании не смогли бы расступиться. Волны тревоги пробегали по людскому морю.

Эскива повернулась в ту сторону, откуда исходил крик; ее чуткий слух с удивлением распознавал в голосах страх.

И наконец, глядя сверху, она сумела рассмотреть «это». Медленно прокладывая себе путь среди собравшихся, к королеве направлялось некое существо. Внешне оно было похоже на человека. Неестественно высокого худого человека в просторном широком плаще. Из складок плаща то и дело высовывались длинные мускулистые руки. Их обнаженная кожа была грубой и серой – чуть светлее самого плаща. Она не выглядела человеческой; скорее была похожа на шкуру рептилии.

«Высокий чужак, – вспомнил Гайфье рассказ своего друга. – Ренье говорил о нем капитану ночной стражи, а тот, похоже, не верил. Серая тварь, которая убивает по ночам…»

Мальчик быстро огляделся по сторонам, но Ренье нигде поблизости не было. Должно быть, уже ушел.

– Это за мной, – вздрагивающим голосом проговорила королева. Она обернулась к родителям и сказала громко, отчетливо: – Мама, он пришел за мной!

«Мама». Так она не называла Уиду никогда. К супруге регента оба, и Гайфье, и Эскива, обращались только по имени. Это было заведено с самого начала – для того, чтобы Гайфье никогда не чувствовал себя пасынком, даже когда узнает правду о своем рождении.

Лицо чужака, наполовину скрытое капюшоном и нависшими серыми бровями, терялось во мраке, но его взгляд постоянно ощущался эльфийской королевой и ее матерью. Кем бы ни было это вечно голодное и алчущее чудовище, оно нашло свою добычу.

Шаг за шагом оно приближалось к Эскиве. Темные узоры явственно проступили на щеках девочки. Воплощенная тьма заманивала ее к себе. Казалось, Эскиве довольно сделать шаг, чтобы погрузиться в абсолютное небытие.

Гайфье наблюдал за сестрой с возрастающим ужасом. «Эльфы могут принадлежать мраку, – вспомнил он рассказ своего друга. – И чем прекраснее оригинал, тем отвратительнее искаженная копия…»