– Тебе бы сейчас лечь в настоящую постель… – тихо сказал он, – и ни о чем не думать. Просто закрыть глаза. Камин бы горел, было бы тепло. Сидела бы рядом служанка, медики бы в приемной шептались. – Он осторожно укрыл ее снова, натянул кожух до подбородка.

– Разве ты позволишь… – прошептала она тоскливо.

– Не мучайся, скажи только, где дети твои. – В этот миг он был готов ее даже помиловать. – Скажи только это. Твой сын получит корону, я тебе клянусь, а ты получишь свой покой. Я тебе клянусь, слышишь.

Она взглянула исподлобья глазами затравленного животного, и он не посмел отвести от них взгляд.

– Окер… Что со мной сделают?

– Что… Сошлют в Занте-Мерджит или в какую-нибудь другую лесную обитель… И никто там не будет понуждать тебя отмаливать грехи. А здесь постараются о тебе забыть. Я же говорю – ты получишь свой покой.

– Окер, ведь ты врешь! – шепнула она беспомощно. – Зачем ты врешь мне?

– Я не вру. – Щеки залило теплом, он оправдывался перед нею, сам того не замечая.

– Нет, врешь… Так, как ты говоришь, не будет. Так не будет.

Окер глядел на нее, не зная, что сказать.

– Ты принесла мне много горя, но не надо судить по себе. Ты меня ненавидела без всякой вины, я бы должен тебя ненавидеть, но не могу с тех пор, как… после того, как Родери…

– Но ты ведь знаешь, что так не будет, как ты говоришь, – повторила она снова. – Я это чувствую. Я бы хотела верить, что ты говоришь правду. Я бы так хотела верить! Но я не верю.

У него уже не было сил говорить, слова, срываясь с губ, теряли смысл.

– Тебе отрубят голову, Беатрикс.

– Когда?

– Скоро.

Ему показалось, что она прошептала: «Хорошо…» – или что-то в этом роде. Он ждал, что она скажет еще что-нибудь, может быть попросит прощения. Но она молчала, обессилев.

– Это был наш последний разговор, Беатрикс, – напомнил он, все еще надеясь, что она попросит. – Последний разговор о жизни и смерти.

– Окер, – он вздрогнул и напрягся, – знаешь, почему так получилось с твоими детьми?

Тишина воцарилась меж индевеющих стен. Он ждал целую вечность…