Мы проходили по коридорам замка, уложенным богатыми парсианскими коврами. Провожающий нас Дакенхейм шел немного впереди и не мог слышать нашего разговора.
– Подобно тому, как человеческая душа вбирает в себя все, что видит и слышит человек, – произнес я, – так и чаша должна наполняться в каждом месте, которое мы посетим – будь то дорожная пыль или пыльца цветущего гаоляна. Виконт Шлездерна знал, что должен положить что-нибудь в чашу. Он выбрал розовые лепестки; он не мог бы больше почтить память убитого юноши.
Франсуаз приняла мои слова к сведению, но стало ясно, что они ее не убедили – ведь виконт все-таки намусорил в чашу.
– Ладно, герой, – произнесла она. – В чем трюк с украшениями.
– Френки, – с упреком произнес я. – Ты злишься, потому что не поспеваешь за полетом моей мысли. Не расстраивайся, это еще никому не удавалось.
– Щеночек, – с глухой угрозой в голосе произнесла Франсуаз. – Если не перестанешь, твои штаны не поспеют за
Я задумался. В том, что сказала девушка, как мне показалось, имелся какой-то скрытый и недостойный смысл. Однако ее слова оказались настолько грубыми, что я счел недопустимым для себя даже вдумываться в них.
– А чем больше ты злишься, – продолжал я, нимало не смутившись ее эскападой, – тем меньше способна следить за ходом событий.
Только сейчас Френки сообразила, что руки у нее заняты; я почти видел, как пар идет у нее из ушей.
– Чрезвычайно важно узнать, – пояснил я, – из-за чего гоблины напали на бедного юношу.
– Гоблинам не нужна причина, – огрызнулась девушка.
Мгновенно осознав свою неправоту, она пришла в то состояние, которое следует за диким бешенством и которому еще не придумано название, ибо
– Ладно, – процедила Франсуаз. – Они не стали бы всю ночь гоняться за парнишкой с мечом. Я поняла.
Френки хмыкнула так вульгарно, словно у нее спросили, видела ли она когда-нибудь мужские половые органы:
– Раз на нем не было украшений, значит, гоблины искали письмо. А искали письмо – их кто-то подослал. Ну что?
Девушка явно ждала одобрения, и я не смог отказать себе в удовольствии.
–