Но никто из них не осмелился ничего сказать.
Франсуаз умеет притвориться кем угодно, если это необходимо. Но я не стал предупреждать ее о роли, которую ей предстоит сыграть, и она оказалась на пороге Шести Пилонов в доспехе из драконьей кожи, с мечом за спиной и выражением лица, которое бывает у готовой выстрелить пушки.
Несколько ударов, которые я сделал вид, что отвесил воительнице, произвели на Нандо много большее впечатление, чем сотня настоящих, адресованных лично ему.
Ожидание неприятностей действует на людей много сильнее, чем сами неприятности.
– Что же, – произнес я, и мой холодный взгляд провел по стенам особняка.
Так осматривает помещение оценщик, присланный реквизировать имущество за долги.
– Неплохой у вас домик, – произнес я. – Когда то был.
Я с размаха шлепнул Франсуаз по ягодице, затем моя рука скользнула ниже и сомкнулась на ее промежности. Девушка вскрикнула, причем непритворно.
Я проделал это, глядя даже не на нее, но на Гамбелу; так человек закуривает сигару, не прерывая разговор с собеседником.
Нандо поднял на меня глаза, и это было его ошибкой. Теперь он не мог найти повода, чтобы их отвести. Если бы у меня еще оставалась то, что называют совестью – или, по крайней мере, когда-то было, – то я бы пожалел этого беднягу.
Я приветливо улыбнулся, но мои глаза оставались такими же ледяными. Это очень приятное чувство, когда собеседник должен что-то тебе сказать, но не знает, что. И это пугает его еще больше.
Гамбела виновато хихикнул.
– Может, выпьем? – предложил он.
Он смутился еще больше, испугавшись собственной фамильярности.
– Вы проделали такой путь.
– Ладно, киска.
Я вновь хлопнул Франсуаз по ягодице.
– Тебе стоит ополоснуть рот, после тех ругательств, что я от тебя слышал.
Гамбела поспешил вверх по лестнице столь угодливо, словно собирался, по крайней мере, продать мне этот дом.