Серп луны завис высоко в небе, подобный топору палача, готовому обрушиться на шею беспомощной жертвы.

Я выбежал на дорогу и остановился.

Нет.

Смерть уже побывала здесь.

И ушла.

Франсуаз стояла, широко расставив ноги, лезвие меча сверкало перед ее лицом.

Лагерь торговцев грудился темной кучей повозок. Нигде не горело огней, и это показалось мне странным.

Было тихо.

Так тихо, что я слышал, как бьется сердце у Франсуаз.

Я возблагодарил судьбу за то, что не остался ночевать там, внутри.

Надо было подойти ближе.

Один шаг.

Второй.

Новый крик, в сто раз страшнее предыдущего, вспорол тишину, заставил меня замереть на месте. Шум бегущих шагов вдруг послышался повсюду среди палаток. Люди вопили, плакали и молились на десятке известных мне языков.

В лагере по-прежнему оставалось темно.

Крик перешел в затяжной стон, столь чудовищный, что ужасней его могла быть лишь сама темнота. Казалось, это воет душа умирающего, последней хваткой цепляясь за почти мертвое уже тело.

Громко мычали и выли ездовые тарантулы.

Глаза Франсуаз вспыхнули ярким огнем. Девушка выбросила руку вперед, и из ее пальца вырвался сноп пламени. Он обрушился на ближайший из факелов и зажег его.

Свет озарил перепуганные лица. Люди замерли, словно застали их не в минуту опасности, когда все равны и смерд чета королю, а за чем-то порочным и богохульным.

Я воздел руки к небу – и там, высоко над нами, засияла яркая звезда, заливая все ровным, голубоватым светом.