– Что за роскошь! – воскликнула она.

– Они приглядывают за мной, мои возлюбленные актеры, а я забочусь о них.

Он стянул с нее одежды, избавился от своих, и они встали нагие – оба стройные, опалово-бледные в лунном сиянии.

Они не могли насмотреться друг на друга. Его взгляд упивался бледными изгибами ее стана, розовыми каплями сосцов, темным клином между ее бедер. Ее глаза впитывали его улыбку, водопад темных кудрей, плоский живот, стройные колонны ног и гордо восставшее древко, темнеющее на фоне светлой кожи. Вслед за взглядами потянулись ладони.

Танфия наслаждалась его запахом, его касаниями, его нежной настойчивость. И ни на миг не могла забыть, кто он.

– О, какая ты сильная, Танфия, – шептал Сафаендер, опускаясь с ней на постель, укладывая ее поверх себя. – Твоя кожа как шелк, но столько силы в этих стройных бедрах в этих руках. Какая ты сильная…

– Да, – выдохнула она.

Танфия поцеловала его, жарко и страстно, и медленно, наслаждаясь каждым мгновением, опустилась на его раскаленный, каменный уд. Она таяла, как масло, опускаясь все ниже и ниже, волосок за волоском, пока он не вошел в нее до самого конца, и тогда сладостное изумление пронизало ее копьем. Чресла ее жгло влажным огнем, и, не в силах удержаться на краю наслаждения, она вскрикнула, закрывая глаза, и исчезла в потоке белого света.

Сафаендер расплакался в миг наивысшего наслаждения. Он вдавливал ее в постель, словно бы стремясь потеряться в ней, а она прижимала его к себе, пытаясь поглотить его всем своим телом, любовники стонали от блаженства; а потом семя его выплеснулось в чрево Танфии, и на щеку ее упала его слеза. Девушка и сама разрыдалась. Ей пришлось отстраниться от него и свернуться клубочком, точно маленькой девочке, чтобы озноб отпустил ее.

– Что случилось, что? – испуганно спросил Сафаендер. – Я обидел тебя?

– Нет, нет, что ты!

Она смеялась и плакала в одно и то же время, от блаженства столь немыслимого, что оно не желало оставлять ее. Сафаендер.

– Иди ко мне. Обними меня. – Он притянул ее к себе, и она восторженной глиной легла в его объятья. – Ты дрожишь? Я тоже. О богиня, что же мы делаем друг с другом? Ты можешь поразить сами луны, Танфия… Танфия, Танфия…

Постепенно дрожь унялась. Тела их склеил остывающий пот. Ей хотелось остаться тут навечно, в сердцевине времен.

– Когда все закончится, я отвезу тебя в мой дом, в Парионе.

– Мраморный?

– Конечно. Мрамор, и оникс, и опал – все белые камни, и только узор в середине каждой стены выложен ляпис-лазурью.

– А еще мощеный двор, и посреди него фонтан.