И ушла.

Но перед уходом успела привести Крыса к нормальным размерам, мимоходом сунув ему под нос свое превращательное зеркальце. Потом пояснила мне, что Крыс вовсе не был таким уж большим, а только казался. Поскольку у страха глаза велики, а Лада в момент трансформирования перепугалась, в основном из-за того, что трансформирование произошло спонтанно, помимо ее воли. Этот страх Лады, наложившись на трансформированного Крыса, заставил иллюзию величины материализоваться. И, кстати, именно по этой причине Крыс был несколько индифферентен. Теперь же, уменьшившись до величины нормальной крупной крысы, он будет чувствовать себя удобно и вести себя естественно.

И действительно, уже за завтраком мы почувствовали, как изменился Крыс: он постоянно требовал добавки, цитировал классиков и желал быть в центре внимания. До тех пор, пока Пес, выведенный из терпения, не показал ему свои белые и немаленькие зубы.

После завтрака Лада попросила у Домовушки запасы шерсти, хранимые рачительным домовым в сундуке. Там были клубочки и клубочечки самых разных цветов и разного качества, остававшиеся у Домовушки после того, как были связаны всякие там носочки, чулочки и свитерочки. Лада велела мне наблюдать, сказав, что мне будет полезно, всех остальных изгнала из комнаты, даже и Петуха, пристроившегося подремать после завтрака в привычном своем уголке, на спинке кресла.

Я отгородил комнату магионным щитом, и Лада принялась за дело. Она распустила клубочки, спутала нитки, а потом – я даже не успел заметить как – из этих ниток сам собой соткался плед. И нитки уже были подобраны по цвету и на ощупь казались одинаковыми. Очень мягкие.

Лада подняла плед с пола.

– Ну что, все понял? – спросила она. Я честно признался, что не понял ничего. Она попыталась объяснить мне, как надо строить решетку магионов и каким образом происходит сцепление нитей, потом махнула рукой:

– Маловато еще у тебя знаний, – сказала она. – Ну ничего. Теперь я не сплю, будем с тобой заниматься.

Она пришила к пледу этикетку от старого итальянского свитера и ушла.

Вернулась она где-то через час. И положила на стол деньги. Гривны. Много.

– Чтобы ты не переживал, Ворон, – весело сказал она, – взяла гривнами. А то опять мне плешь проешь, с тебя станется!..

Да, в тот день она была веселая. Радостная. И кокетничала, даже куражилась чуть-чуть.

И соскучилась: видно было, как она соскучилась по всем нам и по нашей квартире за три месяца – или за четыре года?

Она расцеловала Жаба, весьма тем довольного, но уже опасающегося раздуваться, чтобы ненароком не взлететь под потолок.