– Все может быть, – улыбнулся Марко Честнат. – Стало быть, он уже плывет вниз по реке. Сейчас двадцать минут девятого.

– Ах ты, сукин сын! Я тебе это запомню! – вскричал Хардести.

– Вот увидишь, ты еще будешь благодарить меня за это, – невозмутимо ответил Марко.

Они выбежали из ресторана. По пути Марко сбил своим мольбертом несколько столиков и стульев, побив при этом немало посуды. Хардести запрыгнул в остановившееся такси и помчался на юг. Марко Честнат последовал его примеру. Обе машины прибыли в Бэттери одновременно. Хардести и Марко Честнат (он так и не выпускал из рук мольберт и краски) сломя голову понеслись к южной оконечности променада, награждая друг друга цветистыми эпитетами. Нарядный, словно принимающий парад адмирал, «Розенвальд» находился уже возле острова Свободы. Хардести кинулся развязывать шнурки.

– Куда это ты решил плыть? – поразился Марко Честнат. – Такие корабли ходят со скоростью двадцать узлов в час.

– Все правильно. И вода в заливе холодная. Догонять его я не собираюсь. А вдруг он остановится? Что я теряю, кроме собственного тепла?

Он нырнул в воду и поплыл в сторону корабля. Не прошло и минуты, как «Розенвальд» выпустил целое облако черного дыма и замер на месте.

Офицеры голландского лайнера «Розенвальд» были крайне польщены, узнав о том, что Хардести так жаждал оказаться на борту их судна, что не раздумывая бросился в мутную жижу, почему-то считавшуюся жителями Нью-Йорка морской водой. Они приняли его на борт, спустив трап в районе машинного отделения, и тут же отправили его под горячий душ, после чего корабельный доктор сделал ему десять уколов, а главный стюард одарил целым галлоном мясного бульона. Конечно же, Хардести отклонил бы предложение отобедать этим вечером за капитанским столиком, если бы он не был одет в принадлежавший самому капитану вельветовый халат небесно-голубого цвета с вышитым на кармане золотым королевским крестом. Он решил, что подобный отказ показался бы владельцу халата чересчур оскорбительным.

Когда Хардести все-таки удалось выйти на палубу, он увидел перед собой Нью-Йорк, сверкавший в лучах утреннего солнца подобно бриллианту. Его башни и небоскребы поражали своими нечеловеческими пропорциями, однако Хардести ни на минуту не забывал о том, что среди этих поблескивающих стеклом утесов живут люди, которые умеют не только кричать, но и петь. Кто-то из них сейчас принимал душ, кто-то играл на рояле, кто-то танцевал. Где-то там, на улице, залитой июньским солнцем, жила Вирджиния… Выше по течению реки виднелась свежая зелень лесов и полей, за которыми вставали голубые горы.