Пленник отлетел назад и сильно ударился о каменную ступеньку у входа в камеру. Он лежал там, ошеломленный, широко раскинув руки и ноги. Наталия сделала шаг вперед, подняла правую ногу, намереваясь ударить его по промежности, но он лежал и смотрел на нее. В его лице смешались боль и удивление, и она остановилась. Она понимала, что надо еще раз ударить его и убежать, но она остановилась и медленно опустила ногу на пол.

Секунды ей хватило, чтобы понять, в чем дело. И поняв, правой рукой закрыла себе рот, а левую прижала к груди.

«Глаза! Они из серебра».

Она медленно опустилась на колени.

– Скажите, кто вы.

Искусственные глаза человека широко раскрылись, он моргнул и снова опустил голову на камень. Он что-то бормотал по-илбирийски, но слишком тихо, она не поняла, и качал головой:

– Ведь вы тасота Наталия Оганская, да?

– Да. А вы кто такой?

Она повторила вопрос, но в свете лампы уже увидела его лицо, и ответ был не нужен.

– Тебе больно? – Человек, дрожа, протянул к ней свои золотые руки ладонями вверх. – Я подумал, что причинил тебе боль.

– Да не такую сильную, как я тебе. – Наталия потерла горло. – Твоя удавка разорвалась.

Человек с усилием сел:

– Да. Я почувствовал запах твоих волос, в общем, она сломалась до того, как я успел причинить тебе боль.

– Ты понял, что это я?

– Я понял, что это не стражник. – Он едва улыбнулся. – Они ведь не моются, и сейчас я этому рад. Я рад, что тебе не больно. Я бы никогда…

– Причинил, причинил, Малачи Кидд. – Она отодвинулась назад и встала. – Обещание-то нарушил.

– Я же сломанный человек, Наталия, вот и нарушил обещание. Ты же меня знала… раньше. Что со мной произошло… Я уже не тот, с кем ты танцевала в Муроме.

– Понятно. Глаза из серебра; руки из золота. – Она скрестила руки на груди. – В Муром, значит, не мог приехать; но во Взорин все-таки сумел. Тоже на службе своего короля?