LVII

LVII

Ночь неторопливо раскинула по небу звездную сеть. Замок погружался в сон: поварята притушили огонь в кухонном очаге, конюхи налили воду в поилки, а вернувшаяся с вечерней прогулки горничная герцогини торопливо пробежала мимо стражи, привычно огрызнувшись на ущипнувшего ее за мягкое место охранника. Она сегодня задержалась, любезничая с ухажером, и теперь бежала по коридору, боясь, что не успеет приготовить госпоже вечернюю ванну. Стражник фыркнул ей вслед — подумаешь, недотрога, как с кузнецовым подмастерьем — так ночь напролет гулять готова, а доблестному стражу один щипок жалеет! Факельщики прошли по коридорам, зажигая факелы и заменяя сгоревшие, сменившаяся с поста вечерняя стража доедала на кухне остывший ужин, ругая ленивого повара. За окном надрывно ухала сова, не пойми как залетевшая так высоко.

Соэнна ждала в детской, пока Марион разденет полусонных мальчишек и уложит их в кровати. Леар послушно протягивал няне то руку, то ногу, а Элло пытался отбрыкиваться, уверяя, что совсем не хочет спать, и еще светло, вон там, на краешке неба розовая полоска! Но Марион не слушала никаких возражений, знала, что неслух уснет, как только голова подушки коснется, а утром попробуй разбуди! Когда близнецы, наконец, оказались там, где и им и надлежало быть в столь поздний час — под одеялами, Соэнна подошла поцеловать сыновей на ночь, и напоить Элло успокоительным отваром. Принимать напиток из других рук мальчик отказывался, вне зависимости от того, сколько сладкого сиропа наливали в кубок. Лекарь постоянно менял рецепты, добавлял все новые травы, но пока что толку от этого не было ни на грош. Герцогиня проследила, чтобы Элло выпил все, до последней капли, поправила одеяло, быстро поцеловала его и Леара и вышла из комнаты, не дожидаясь, пока Элло начнет требовать сказку на ночь. Соэнна давно уже рассказала все известные ей сказки, а новые как-то не придумывались.

Марион задула свечи и открыла ставни — комнату залил лунный свет, подождала, подремав в кресле, пока от кроваток не послышалось мерное сопение, и, осторожно прикрыв дверь, отправилась к себе. Год назад Иннуон счел сыновей достаточно взрослыми, чтобы ночевать без няниного присмотра. Марион такие строгости не одобряла: двери в замке толстые, стены — еще толще, а дети — маленькие. Случись что, испугаются, звать будут, никто и не услышит, а ведь Элло плохие сны видит, но герцог сказал, что долг отца вырастить сыновей мужчинами. Марион попробовала было без лишних споров остаться ночевать в детской, но быстро убедилась, что Иннуон всегда следит за тем, как исполняются его приказы, пришлось уходить на ночь к себе. И все-таки на душе у нее было неспокойно: будь ее воля, прогнала бы прочь высокоученого лекаря, и отвезла мальчика в деревню, к знахарке. Понятно ведь, что сглазили ребенка. Но об этом она и заикнуться не смела — все равно не позволят. Сама она к колдунье сходила, посоветовалась, та ей ветку ивовую дала, да воду заговоренную, на три ночи помогло вроде, а потом все сначала, еще хуже, чем раньше. А во второй раз знахарка и вовсе ее прогнала, мол, слишком сглаз сильный, так его не прогонишь, только темных духов разозлишь, приводи ребенка, будем смотреть, а иначе — голову не дури.