Похмелье зелье сняло почти мгновенно, а вот чувство вины никуда не делось. О боги, это ж надо было докатиться до такого – напиться в абсолютно незнакомом месте, где из-за каждого угла можно ждать чего угодно! Вот они, нервы. Может, это так действует местная специфическая обстановка, а может, просто перенапряжение последней недели. Но, как бы то ни было, оправданием ни то, ни другое считать нельзя, так что надо заканчивать с этими вечерними «развлечениями».

Хотя кто бы он ни был, но пел он великолепно…

А вечером следующего дня Лерга, выйдя в сад, обнаружила там зверски ругающегося Грига с разодранным какой-то тварью плечом, и скучать ей стало окончательно некогда. Бегло осмотрев рану, дисцития позвала кобольда и приказала отнести мага наверх, в ее комнату. Тот выполнил приказ с привычным равнодушием, ничем не выдав своего удивления, даже если таковое и имело место.

Всю ночь Лерга не отпускала своего слугу ни на шаг, требуя то бинты, то кипяченую воду, то уксус, то компоненты для зелья. Сказывались попытки домна директора сманить ее в травницы – в зельях Лерга разбиралась куда лучше стандартного мага-воина, чему Григ и обязан теперь если не жизнью, то отсутствием паралича как минимум.

Под утро кобольд пришел сам, молча положил на стол огромный фолиант, заложенный огромным зеленовато-лиловым пером неизвестной, но наверняка удивительно красивой птицы.

– Откуда это? Я не просила! – шепотом удивилась Лерга, боясь разбудить только что забывшегося сном Грига.

В ответ, как всегда, тишина и молчаливый поклон.

– Ладно, иди, – махнула на нубийца рукой дисцития, беря в руки книгу.

Фолиант оказался жутко древним, чудом не рассыпавшимся на отдельные страницы от времени. Спас, должно быть, огромный, дорогой, твердый кожаный переплет с массивными застежками – неизменным атрибутом всех старых или особо ценных книг, чтобы дольше сохранялся текст: поди-ка перепиши этакую громадину, особенно если она еще и на Крылатом наречии написана, так что половину букв ты вроде бы знаешь, а вот все остальные приходится перерисовывать, как иероглифы. Лерга со всей возможной осторожностью, словно хрустальную, раскрыла книгу на заложенной странице. Прищурилась, разбирая меленькие и заковыристые, но вполне митьесские руны, хотя и в древнем начертании.

Итак, мьердона. Хищная водная нежить, о которой раньше Лерга ни слова не слышала, но это еще ни о чем не говорило – как ни крути, а она еще всего лишь недоучившаяся ведьма. Фолиант же, кажется, был хоть и старый, но не иноземный, черта с два там стали бы на митьесском наречии писать. Если это делали маги – воспользовались бы Крылатым, чтобы текст стал хотя бы относительно общедоступным.