– Так узнаю, – пожал плечами генерал, – законы войны одинаковы везде.

– Генерал Люра имеет опыт, – заметил Гогенлоэ-ур-Адлерберг. Манрик молчал – споры с обер-прокурором в планы кансилльера не входили. И Фердинанд решился.

– Генерал Люра, мы поручаем вам подавить мятеж. Вернитесь с победой, и вы получите достойную награду.

– Ваше величество, – генерал опустился на одно колено, – моя жизнь принадлежит моему королю. Единственная награда, которую я осмелюсь просить по возвращении, это рука Ивонн Маран.

– Но, – сквозь усталость и равнодушие проглянул прежний Фердинанд, ворвавшийся к жене с вестью о фельпской победе, – как давно вы ее знаете?

– Я сейчас увидел ее впервые в жизни. Мой государь, я не думал, что когда-нибудь обременю себя семейством, я понимаю, что идет война, я понимаю, что мое происхождение несравнимо с происхождением графини Маран, но… Если я вернусь и если графиня Маран окажет мне честь…

– Ивонн Маран, – в голосе короля зазвучала сталь, – с благодарностью примет вашу руку. Клянусь Франциском Великим, она будет вам преданной женой. Возвращайтесь с победой, и вас будет ждать не только невеста, но и титул графа Маран, которого вы достойны. Не беспокойтесь о своей нареченной, о ней позаботится ее величество.

– Нет! – голос Катарины Ариго был чистым и холодным, как иней на крышах аббатства. – Пока я королева, эта женщина мой порог не переступит.

5

Король вздрогнул, быстро глянул на Манрика, но тот сосредоточенно любовался своими руками. А Луиза Арамона любовалась королевой. Именно любовалась. Черное платье, алая звезда на шее, глаза, горящие не хуже драгоценных камней. Хорошо, Ворон не видит, зато видят другие мужчины. Уж они-то оценят. Особенно в сравнении с Ивонн…

– Графиня Маран, – королева и не подумала повысить голос, но девица съежилась, словно от хорошей пощечины, – как вы смели явиться во дворец в столь неподобающем виде? У вас было довольно времени, чтобы переодеться и причесаться, а ваши родственники достаточно богаты, чтоб снабдить вас придворным платьем.

Ивонн Маран затравленно огляделась и метнулась к дядюшкам. Обер-прокурор немедленно взял племянницу за руку.

– Ваше величество, то, что пережила эта девушка…

– Герцог Колиньяр, – отчеканила Катарина, – первое, что сделает женщина, если она и вправду обесчещена, это смоет с себя следы насилия. Если, разумеется, она не сойдет с ума и не наложит на себя руки.

Фердинанд оторопело уставился на супругу, словно видел ее в первый раз, а Катарина в упор глядела на побелевшую Ивонн.

– Я не верю ни одному слову этой женщины. В Золотых землях запятнавшие себя девицы больше тысячи лет играют в Беатрису Борраска. Только пока у людей есть глаза, сороке не стать голубкой, а лгунье – праведницей. Ивонн Маран, отвечай: чем ты сводила синяки с рук и лица? Где лекарь, который тебя осматривал, и священник, которому ты исповедовалась? Какие шрамы на теле Робера Эпинэ? Кто из мужчин сочинил повторенную тобой ложь?