– Думаю, так оно и есть, – улыбаясь, ответила Николь.

Мирод вскочила на ноги, подбежала к невестке и от души поцеловала ее:

– Какой чудесный подарок Джоселину, да и всем нам. И когда же ребенок должен появиться на свет?

– В июне, так как очевидно, это случилось в сентябре… – Мирод слегка покраснела, – …так что я думаю, да, именно в июне.

– Значит, чуть раньше или чуть позже твоего собственного дня рождения?

– Моего?.. А, ну да, – ответила Николь, которая все еще не могла привыкнуть к тому, что их с Арабеллой дни рождения приходятся на разные даты.

– За тебя, моя дорогая, – произнесла Мирод и подняла стакан с вином.

Потом они замолчали и долго сидели, глядя друг на друга, и пляшущий свет огня освещал их лица. Вдруг, нарушив спокойную тишину, со стороны лаборатории Джоселина послышался слабый шорох (ее дверь выходила в небольшую гостиную так же, как и дверь спальни, и все три комнаты образовывали довольно уединенное и уютное место).

– Что это?

– Не знаю, – ответила Мирод, и вид у нее был довольно растерянный.

– Похоже, в соседней комнате кто-то есть. Надеюсь, это не один из многочисленных домашних котов, он же устроит там разгром и свалит все колбы и реторты, – с этими словами Николь вскочила и, подбежав к двери, распахнула ее, вглядываясь внутрь лаборатории.

Комната была погружена в темноту, в эти морозные зимние вечера темнело очень рано, слабый свет от таких же морозных звезд проникал лишь через покрытое морозными узорами окно. Николь, напрягая зрение, вглядывалась в темноту, потом сделала несколько осторожных шагов и вошла в эту «пещеру алхимика». Она услышала чье-то частое дыхание и тут же почувствовала сокрушительный удар по голове. Она не успела произнести ни звука и молча начала падать. Послышался звук бьющегося стекла – она задела одну из многочисленных полок.

Опять Николь увидела СОН, как будто ворвалась в него. Никогда еще ей не было так страшно. Родители стояли возле ее тела, на их лицах явно читалась неприязнь друг к другу, копившаяся на протяжении долгих лет. Рядом с ними находился врач – благородного вида седовласый мужчина, одетый во все белое.

– …Никакой надежды, – услышала она слова доктора.

Мать Николь судорожно всхлипнула, и Николь подумала, что для такой невозмутимой и холодной женщины – это слишком необычное проявление чувств.

– Совсем никакой? – переспросил отец.

– Я считаю, что никакой. Я бы посоветовал, чтобы этот аппарат…

Но Пьер Холл, поджав губы, бросил на него испепеляющий взгляд:

– Я хочу сказать, что мы это еще обсудим.

– Хорошо, – нахмурившись, ответил доктор.