На дверях не было ни засова, ни цепи, но они отворялись наружу. Их могли открыть люди, но не звери. Женщина изо всех сил старалась не думать, что творится за каменными стенами, но выматывающие душу плачи не оставляли места даже для молитвы. Когда императрице удавалось отвести взгляд от двери, она видела осунувшееся личико Мики и сжимавшую кинжал руку Клауса. Что им оставалось? Молиться и ждать утра. С рассветом волки уйдут. Так говорил Риттер, упокой Бог его душу.

Вдовствующая императрица не сомневалась, что капитан мертв, иначе бы звери сюда не добрались. Если они уцелеют, нужно поставить часовню. В память о добром человеке, сохранившем себя среди зла.

Южный ветер ударил в стекла, золотые огоньки пригнулись, выпрямились, забились, как птица в силках. Милика встала и подошла к алтарю. Пречистая Дева прижимала к себе Младенца, моля небо о милосердии. Ее сын прожил столько же, сколько и Людвиг. Милика поправила свечи, коснулась тяжелой вазы с хрупкими осенними ветками: золото мертвое и золото живое… Первое вечно, второе скоро станет прахом.

Дочитать молитву женщина не успела. Вой стал громче, затем раздался глухой удар – волк бросился на дверь, но она выдержала. Отчаянно закричал Мики, стукнуло железо – Клаус вынул пистолет и положил рядом с собой.

– Ты их убьешь? – шепнул Мики Клаусу. Сын не плакал, только губы стали совсем белыми.

– Конечно, – заверил Цигенбок, – я, знаешь ли, убил немало волков.

– А вдруг это их родичи? – пролепетал сын, исподлобья глядя на дверь.

– Вряд ли, – протянул граф, но Милика бы предпочла, чтоб в его голосе было больше уверенности, – я охотился в других местах.

– Значит, их кто-то послал, – вздохнул Мики, – кто-то, кто нас не любит.

– Тебя любят все, – пробормотала Милика, обнимая сына, – правда, Клаус?

– Правда! – согласился Цигенгоф, проверяя пальцем кинжал. Что он может в одиночку против стаи, разорвавшей два десятка вооруженных солдат? Разве что те спали, но Дорманн не мог не выставить часовых.

– Клаус, может быть, нам залезть на крышу?

– Как? У нас нет даже веревки. Закрой глаза и ни о чем не думай. Мики, и ты тоже. Я вас в обиду не дам.

– Мама первая.