Герцогиня говорила протяжно, нараспев, будто прорицала, хотя маркиза Сартейн знала, что это не так.
— Откуда ты знаешь? — севшим голосом спросила Яростная.
— Вахан как-то прочитал мне это стихотворение. И сказал…
— А Барбелла мне ничего не сказал, — выдохнула Моубрай, даже не дослушав подругу.
— Но ты спрашивала его?
— Нет.
— А я спросила. Мне всегда казалось, что я падала в бездну, когда стояла у этой картины.
— Он объяснил тебе значение текста?
Эдна со странным выражением взглянула на подругу.
— Нет. Он только прочитал сии строки, дабы удовлетворить мой интерес, и тут же взял с меня клятву никогда не пытаться постичь их суть и смысл. Забыть.
— Но ты не смогла?
— Не дать клятву — нет, не смогла. Нарушить ее — тоже нет. Не смогла. И никогда бы не посмела. Но и забыть — тоже не смогла.
Моубрай присвистнула, и рогатая тварь снова возникла в зале, нагруженная напитками.
— Забавно, — произнесла Яростная, утолив терзающую ее жажду огня. — Забавно. Я всегда полагала, что речь идет о Тотисе, сотворившем мир и заснувшем до Судного дня.
— Ты веришь в Тотиса? — рассмеялась герцогиня.
Моубрай едва заметно смутилась, пожала плечами.
— Нет, но я чересчур часто слышала о нем не только от людей, но и от прочих смертных. А это заразно. Я даже стала говорить что-то вроде «Клянусь Тотисом» или «Тотис меня забери», отчего однажды вышел конфуз во время приема у Князя.
— Я тоже толковала этот текст как древнее варварское песнопение либо молитву Тотису, — призналась демонесса. — Вернее, не совсем так: я вообще не задумывалась о нем более и никак не толковала его. До недавнего времени. До тех пор пока один старый замшелый дух, очнувшийся от многовекового сна, чтобы встретить рассвет черного солнца и рассыпаться в прах, не поведал мне свою самую страшную тайну, свой вечный ужас — о Великом Лорде Караффа.
— Поведал или напомнил?
Крылья на спине маркизы Сартейн раскрылись, и отблески пламени заплясали на смертоносных стальных лезвиях. Она поняла, что пришла к Эдне Фаберграсс не зря: пришло время откровенности и — откровений.