— Я не хотела тебя беспокоить, — продолжала госпожа Хаузер, когда ужас улетучился с ее лица. — Уверена, тебе нужно было выспаться.

— Я не спал, госпожа, я размышлял. — С этими словами Криббинс встал. — Размышлял о падении неправедных и вознесении богоугодных. Сказано ведь: и последние станут первыми, а первые станут последними.

— Знаешь, я всегда как-то переживала за это, — сказала госпожа Хаузер. — То есть а что же случится с теми, кто не был первым, но и совсем последним тоже не был? Ну, ты понимаешь, делал все что мог, плелся кое-как… — Она прошагала к двери походкой, которая не так уж деликатно, как ей казалось, приглашала его присоединиться.

— Действительно, загадка, Береника, — ответил Криббинс, следуя за ней. — В Священных Писаниях об этом не упоминается, но я не сомневаюсь, что… — Он нахмурился. Криббинса редко занимали вопросы религии, а конкретно этот оказался весьма хитрым. Он подошел к нему как прирожденный теолог. — Не сомневаюсь, что они будут по-прежнему плештись, но возможно, в другом направлении.

— Назад к последним? — спросила она с беспокойством на лице.

— Ах, госпожа, не забывай, что тогда они уже станут первыми!

— О, об этом я не подумала. Тогда все сходится, конечно, если только изначальные первые не подождут, пока последние подтянутся.

— Это было бы поистине чудом, — сказал Криббинс, глядя, как она запирает за ними дверь. Вечерний воздух казался резким и недружелюбным после тепла газетного архива, и перспектива провести очередную ночь в ночлежке на Обезьяньей улице казалась вдвойне непривлекательной. Сейчас Криббинсу нужно было свое собственное чудо, и что-то ему подсказывало, что оно вырисовывалось прямо на глазах.

— Полагаю, очень непросто тебе найти место для ночлега, — сказала госпожа Хаузер. В темноте он не мог разобрать выражение ее лица.

— О, я верю в лучшее, шештра, — сказал он. — Если Ом не приходит сам, он пошылает… Аагрх! — пружина выскочила! И в такой ответственный момент! Что за наказание!

Но это еще могло сыграть ему на руку, хоть и было мучительно. Госпожа Хаузер надвигалась на него с решимостью женщины, вознамерившейся любой ценой сделать доброе дело. Но как же это было больно! Зубы укусили его за язык.

У него за спиной раздался голос:

— Прошу прощения, я не мог не обратить внимания… Ты, случайно, не господин Криббинс?

Разъяренный болью во рту, Криббинс повернулся к нему с желанием убивать, но госпожа Хаузер сказала:

— Преподобный Криббинс, между прочим. — И его кулаки разжались.

— Эшшйя, — пробормотал он.

На него смотрел бледный юноша в старомодной секретарской форме.