Двигатель буксира закашлялся и ожил, судно начало разворот, а еще через несколько минут оно уже качалось на широких пологих волнах, держа курс к воротам Энджел. Лазарел был оживлен как никогда и постоянно шутил. Пиньон ненавидел его все сильнее. Свернувшись под брезентом в калачик, он воображал себя зародышем, стискивая руками живот, который, казалось, готов был разорваться на куски. Все его кости трещали, будто на дыбе.

Он был болен, чертовски болен, но даже это не могло его остановить.

Неожиданно, словно продолжение болезни, в его голову ворвался монотонный шум, а глаза невольно открылись. То, что он увидел, могло быть только лихорадочным бредом. Ему показалось, что брезент, сделавшись прозрачно-зеленым, как морская вода, исчез, и теперь он смотрит на окружающее словно из глубины, с морского дна. Новая волна боли судорогой пронзила его руки, и одновременно он ощутил, как по лицу и ладоням скользит ровный ток прохладной жидкости — замедляясь, вперед, потом назад и снова вперед. Ломота в руках отступила. Брезент над ним вернулся на место. Желая откинуть брезент, он поднял руку, но его ладонь прошла сквозь плотную промасленную ткань как сквозь воду. Поверхность брезента пошла рябью, на несколько секунд предметы в поле зрения Пиньона исказились и преломились, будто смотреть приходилось сквозь толщу воды; только что четкий силуэт каюты на фоне голубого неба сместился и изогнулся. Пиньон замер, не смея поверить. Краем глаза он заметил занятого какой-то механической работой Лазарела с отверткой в руке. Сент-Ивса нигде не было видно. Сквайрса тоже — вероятно, он стоял за штурвалом на мостике. И только одна пара глаз смотрела на Пиньона неотрывно, на него и только на него — неподвижные глаза Гила Пича, словно погруженного в транс, с лицом, растянутым и искривленным за толстым стеклом батисферы. Волна леденящего ужаса окатила Пиньона. Пич знает, что он здесь, под брезентом. Он смотрит ему прямо в глаза. И давно следит за ним. А с ним происходит что-то странное. Ужасно странное.

От невероятной боли Пиньон согнулся вдвое, а выпрямившись, испустил крик, который был не в силах сдержать. Забившись, он принялся хватать ртом воздух, внезапно ставший пустотой. Теперь они заметят его. Заметят как пить дать. Неожиданно ему захотелось, чтобы это произошло. Иначе — смерть. Его кожа подернулась рябью, как мгновением раньше — брезент перед глазами.

Все тело отчаянно, дико зачесалось. Он впился ногтями в кисть и с удивлением увидел несколько отскочивших серебристых чешуек. Пальцы, между которыми он с содроганием отметил появление бледно-восковых перепонок, сделались странно неловкими. Пиньон захрипел и впился руками в горло, силясь протолкнуть воздух в легкие. Под пальцами плоть на его шее расступилась, открыв короткие косые щели.