– Здравствуйте… Янек, – тихо сказала Рута, и Яну показалось, что от этого мягкого и нежного голоса что-то в его душе перевернулось вверх тормашками и теперь так и останется навсегда.

– Здравствуй, Рута. – Как всегда в минуты волнения предательский голос подвел Коростеля, и слова вышли какими-то хриплыми, точно у него в горле першило.

– Да у тебя, дружок, в горле, кажись, пересохло, – смекнул хозяин и подмигнул жене. – Нацеди-ка нам, дражайшая Гражина, нашего яблочного, того, помнишь?

Жена Юриса улыбнулась и указала Руте, присевшей за стол напротив Коростеля, на широкий коричневый кувшин, стоявший в стороне от всех угощений.

– В доме хозяйка молодая растет, Юрис, она и поухаживает за гостем.

Торговец понимающе хохотнул и сгреб воедино все рюмки.

– Сейчас нас Рута угостит моим любимым, яблочным, может, это винцо тебе что-нибудь и напомнит, Янку, а?

Рута осторожно наполнила рюмки и поставила их перед родителями и Коростелем. Себе она налила половинку, а Бронису, поспешно и с готовностью подставившему свой стакан, улыбнувшись, погрозила пальцем.

– Давай, сынок, за встречу, – с чувством проговорил Юрис и опрокинул рюмку, сразу показавшуюся удивительно миниатюрной и хрупкой рядом с его широким и каким-то поразительно прямоугольным ртом, обрамленным кустистыми усами. Все выпили, и тут-то Коростель неожиданно понял, о каких яблоках только что говорил хозяин. У Паукштисов росли удивительные яблони, плоды которых пахли осенней прелью листопада – не густо и сильно, а легко и сладко. За этими ранетками, собственно говоря, и лазал к ним в сад юный Ян, хотя тогда его привлекал не столько необычный букет, сколько густая сладость яблок и их кажущаяся доступность за невысоким заборчиком. Видимо, старина Паукштис сохранил приязнь к этому сорту и разыскал его на Побережье, потому что никакие привозные саженцы не успели бы прижиться на этой земле песков, нанесенных когда-то неустанным морем.

– С этими яблонями вообще отдельная история, – словно услышал мысли Коростеля Паукштис. – Ты, наверное, думаешь, старина Юрис увез с собой все хозяйство, вплоть даже до деревьев или, скажем, саженцев?

Ян только развел руками, а Рута мило улыбнулась и подложила ему на тарелку закуску. Коростель одними губами поблагодарил ее, и девушка вновь улыбнулась ему в ответ.

– Нет, может быть, из-за этих яблок и осел я в Юре, – почесал затылок дядька Юрис. – Как уехали мы с-под Аукмера, так и помотало по белу светушку, раза три пытались зацепиться – все никак не сподобилось. А тут дом с садом был, зашли мы в него и видим – яблоньки наши, ранетки полосатые, стоят себе, покачиваются на ветру. И знаешь, Ян, закрыл я глаза, стою, вслушиваюсь, и веришь ли – будто дома себя ощутил, под яблоньками этими. Открываю глаза, а их щиплет, проклятых, ровно соринка какая попала, а девоньки мои, Гражина с Рутой, и говорят: остаемся, мол, папаша, тут, хватит уже мотаться по свету, судьбу-кручину испытывать. Так и остались, прижились тут, а все ж вспоминаем порой нашу деревеньку, как да что.