– Жаль, – сказал артист. – Я хотел бы умереть в бою, но могу таскать лишь своё тело, да и то не быстро и не очень далеко. А поднять в силах разве что кружку – до уровня рта. Это, знаешь ли, очень унизительно, акрит.
– Вот как, – сказал Венедим и посмотрел на артиста более внимательно. – Тогда поищи Конрада Астиона – говорят, ему нужны такие, как ты.
– Конрада Астиона, – повторил артист, запоминая. – Я попробую найти и уговорить его. А если у меня это не получится, а ты вдруг захочешь, чтобы твоих воинов повеселили два-три придурка да горбунья с хвостиком – напиши мне сюда, в Артемию. Мое имя Руфин, из рода Асинкритов. Хотя, боюсь, род мой меня не пожелает признать…
– Асинкриты – знатные люди, – сказал Венедим. – Как же ты попал в деревенский театр?
– Жизнь, акрит, это такой театр, с которым не сравнится даже Императорский. Если свидимся ещё, и если будет у тебя охота слушать – я без удовольствия, но честно прочту тебе всю пьесу моей жизни. Пьесу для трёх придурковатых актёров и горбуньи с хвостиком… Спасибо тебе, акрит, и пусть минёт тебя и железо, и кость, и дерево, и огонь.
– Желаю и тебе найти свой путь, – откликнулся Венедим. Вскочил на коня, не коснувшись руками седла, и движением колен послал его вперёд лёгким намётом.
Артист смотрел ему вслед со сложным выражением лица. Потом – повернулся и пошёл, загребая пыль носками истёртых сапог.
– Не узнал… – пробормотал он себе под нос.
День под стенами Бориополя прошёл в равной перестрелке. Степняки и конкордийцы выкатывали катапульты на дистанцию стрельбы, выпускали снаряды по городу и оттаскивали машины подальше, за пределы досягаемости крепостных баллист и аркбаллист. Всё же несколько катапульт были серьёзно повреждены тяжёлыми дротами и болтами – настолько серьёзно, что могли числиться в безвозвратных потерях. Немало и людей из обслуги машин пало под стрелами, падающими с высокого неба хоть не прицельно, но густо. В самом городе больших пожаров не отмечено было в тот день – видимо, успевали погасить…
Настала ночь, с ночью – неверная темнота и прохлада, звёзды в небе, далёкие зарницы. Тянулся час за часом. В начале четвёртого на востоке возникло белесоватое пятно, как раз в месте соединения неба, земли и воды. Пятно растекалось вправо и влево, тянулось вверх, обретало цвет: синеватый по краям и зеленоватый в центре. Пройдёт ещё полчаса, и оно заполыхает всеми оттенками розового, алого, оранжевого.
Мир замер в предвкушении этой феерии. Шелест и шорох кожистых крыльев не был услышан почти никем…