Но почему я решил, что Астерий намерен уничтожить Кузню? Конечно, это не цель его, а лишь способ сотворения чего-то… скорее всего, новой Кузни – или как она там будет называться?.. И более того – почему я так уверен, что это у него получится? Кузня уже не та, что была во времена Ираклемона, она стала бесконечной и бесконечно запутанной. Не поддающейся расчёту. Здесь можно всю жизнь ходить вокруг одного столба и открывать новые и новые горизонты. Не случится ли так, что достижение Астерием, так сказать, географической цели – башни Ираклемона – будет одновременно и его концом? Астерий, средних способностей чародей, замахнулся на то, что создано Великим…
Алексей встряхнул головой. Думать об этом бесполезно. Всё равно что лошади размышлять о навигационных приборах…
Но и не думать – невыносимо.
Из-за прикрученных к бортам труб забраться в машину можно было только встав на капот и перешагнув через ветровое стекло.
Алексей сел за руль. Витя с Любомиром разместились сзади, Саня – справа. Алексей посмотрел на неё, чуть улыбнулся, закрыл и снова открыл глаза. Ему вдруг почти неудержимо захотелось уткнуться в её колени.
Я тебя никому не отдам, вдруг окончательно понял он. Никому. Никогда.
Пусть рушится мир.
Пусть горит то, что поддаётся огню.
Если мы погибнем, то так тому и быть. Но если мы почему-то уцелеем…
Он завёл мотор.
Сарвил чувствовал, что попал внутрь заката. Не стало иных цветов, кроме оттенков красного. В красной тьме струились красные тени.
А потом возник Голос. Именно так, с большой буквы. Он был один в мире.
Голос обращался к кому-то третьему, Сарвилом не слышимому. Он замолкал, выслушивая реплики, потом возобновлялся – то сухой, то насмешливый, то снисходительный и даже чуть презрительный. Язык его был странен: Сарвил не понимал ни слова, и в то же время ему казалось, что он знал этот язык, но забыл начисто… и даже хуже: что это его родной язык, который он не может теперь вспомнить…
Потом ему стало казаться, что он начинает понимать сказанное.
Потом – что понимает всё, но слышимое им недоступно разуму…
Наверное, прошло очень много времени.