На рассвете дня, следующего после прохождения Красной Прорвы, Ферм простым глазом увидел на высокой скале неизвестную башню…

Весь светлый день ушёл на медленное приближение к берегу.

А под покровом темноты потаённое судно опустело. Огнен прошёл по нему из носа в корму, пробираясь на четвереньках сквозь лазы в переборках. Похлопал по приводному брусу. Брус чуть покачивался – масляно и упруго. Потом он сел на банку гребца, взялся за отполированную рукоять. Вперёд – легко, на себя… Он всем телом почувствовал сопротивление воды и ход сквозь неё движущего пера. Ещё гребок, ещё, ещё…

Чуть слышно заговорила вода по ту сторону борта.

Примерно через час стало меркнуть пламя в фонаре. Некому качать мехи.

Огнен встал, пролез в средний отсек, по трапу поднялся в башенку. Судно, слишком облегчённое, всплывшее, как всплывает раздутым брюхом вверх снулая рыба, мотало на короткой волне. До берега было с полверсты. Впрочем, темнота могла и обманывать.

Оставив люк настежь, он спустился вниз и стал отвинчивать барашки вначале в переборках, открывая отверстия под самым подволоком, а затем в днище. Вода, отбросив крышку, хлынула на его руки. Над головой засвистел, выходя, воздух. Потом свист сменился крупным бульканьем. Сверху тоже хлынула вода. Огнен обхватил руками трап, прижался к нему. Такой нежности и горечи он ещё никогда не испытывал…

Степь. Побережье

– Теперь понятно, зачем мы вам понадобились… – Пист подпёр пальцами голову. Сидящие за столом смотрели и ждали.

– Вы понимаете, конечно, что ничего этого мы могли бы вам вообще не говорить, – сказала госпожа Кремена, сестра умершего адмирала. Вуаль она сняла. Без вуали скуластое лицо её казалось простоватым. – Очень легко было заставить вас действовать как бы по вашему собственному разумению, но по нашей воле. Мы отказались от такого образа действий и решили быть с вами предельно откровенными.

– Я бы не сказал, что вы отказались, – сказал Пист. – Я бы сказал, что вы этот образ действия значительно улучшили.

– Возможно, – легко согласилась Кремена. – Возможно также, что наши доводы кажутся вам, людям военным, смехотворными. Но военные вообще склонны недооценивать то, что происходит вне казарм.

– Военные… – пробормотал Пист. – Видите ли, госпожа, я шестнадцать лет прослужил дядькой в сиротском доме. Вот этот – мною воспитан, мною выбит… – он кивнул на отрока Фирмина. – Промышлял птицекрадством… отец на махонькой войнушке сгинул, мать померла… И половина из тех, которые без толку в ловушке сгинули, – мои дети были. Так что вот…