Однажды к Генри Джонсу зашел в гости некий Фергюссон, муж Лилиан, — тогда еще муж. Профессор был с ним знаком, поскольку имел возможность лично наблюдать начало красивого романа мисс Кэмден с бравым офицером Его Величества. Этот истеричный человек заявился к нему якобы просто так — попрощаться, отправляясь к месту нового назначения. Он принялся жаловаться на свою жену, которая отказалась ехать с ним в Родезию (позже обнаружилось, что все с точностью до наоборот), и, мало того, обобрала мужа чуть ли не догола. Тут стала ясна истинная цель визита: шотландец просил денег в долг. Дело, кстати, было в Париже. Профессор пожалел человека, выписал ему чек (с тех пор не видел своего должника), угостил его виски — и потекла задушевная беседа двух одиноких мужчин. Подробности ее совершенно неважны, кроме одной. Продолжая жаловаться, теперь уже на свою гималайскую жизнь, Фергюссон упомянул в числе прочих диковинок о поездке по делам службы на север Индии, в гости к новому радже Дхангархи. И достаточно ему было описать место, где расположен дворец раджи, как в мозгу профессора будто что-то включилось…

(Увлекшись рассказом, отец не сразу сообразил, что сын слишком уж компетентно задает вопросы. «Постой, младший, откуда ты знаешь про Сирию и про камни Шанкары?» — «Ты же сам сделал пометку на французском апокрифе. И не называй меня младшим!» — «Так ты и про апокриф тамплиеров знаешь?» — «Гораздо хуже, что о нем знаю не только я». — «Чепуха, у немцев нет точного текста, я вовремя выбросил свою копию в Стамбуле. Они всего лишь знают о его существовании и о примерном содержании — с моих слов». — «Я понимаю, что Хорхер вытряс из твоей головы вместе с песком и все остальное, отец. Но Вольфганг ясно сказал: они очень давно за тобой следили. Значит, у них была возможность украсть все, что им нужно. Не обольщайся, отец, у немцев есть текст твоего апокрифа, и, кстати, об этом самом средневековом документе…»)

Разговор об апокрифе не получился — ни кстати, ни некстати. Сэр Генри Джонс в этой части ночного выяснения отношений говорил невнятно, отвечал уклончиво, ссылался на плохую память, в общем, странный маразм вдруг одолел его голову. Правда, человек он был пожилой, к тому же невыспавшийся… Однако Индиана слишком хорошо помнил своего родителя, чтобы не увидеть очевидное — тот что-то недоговаривал, а попросту скрывал. Наверное, старый дурак в очередной раз трясется над научным приоритетом, понял Индиана. Иначе как объяснить его сдержанность, да еще в такой ситуации? Профессиональное недоверие к коллеге-сопернику, что может быть естественнее?