Собственное тело тоже казалось тяжелым. Оцепенелым в отлитой металлической форме. Осознание этого ощущения испугало и заставило очнуться. Это оцепенение и есть парализующий страх, понял он и разозлился на себя. В таком разозленном состоянии однажды он, тихий мальчик из художественного кружка, попер на троих дворовых заводил, которых боялись даже старшеклассники. В таком состоянии он стряхнул с руки визжащую перепуганную девушку и выбил нож у грабителя. Так какого, спрашивается, осьминога отступать перед плакатными выходцами с их старыми штучками – лампой в глаза и дурацкой чертовщиной? Андрей осторожно вдохнул и выдохнул и решительно пододвинул к столу стул. И сел, не дожидаясь приглашения, – так, чтобы выйти из светового конуса.

Губы с той стороны улыбнулись. На стол паучками выползли суетливые руки с толстыми пальцами.

– Пришлось самим за вами зайти, раз вы к нам отказались, – с неуловимым неопределенным акцентом проговорил тусклый голос, похожий на стук древних костей под лопатой могильщика. – Я не буду ходить вокруг да около.

– Да уж, пожалуйста, – съязвил Андрей. – Не ходите.

Губы снова растянулись в улыбке. Так улыбается кот, глядя на отважного мышонка.

– Если вам угодно. – Пальцы покрутились, словно пауки ощупали друг друга. – Вам предлагается сделка. Нам известно о ваших взаимоотношениях с дочерью академика Фомина, Викторией.

Андрей сжал кулаки. Губы снова улыбнулись. И опять зашевелились, мясистые, сытые, страшные.

– Мы можем помочь вам. Вы должны уговорить академика прекратить сопротивление. Он все равно наш, и он это знает.

– Тогда почему вы сами его не возьмете?

Губы вытянулись в жесткую, злую и презрительную линию.

– А это не ваше дело! Не ваше! – Голос превратился в шипение, и пальцы на столе зазмеились, словно были они пластилиновые и умечи менять форму. Пальцы удлинялись и ползли, в вожделении покачивая приподнятыми кончиками, к Андрею. – Он наш. Он раньше или позже будет наш. – Губы снова раздвинулись в улыбке и захихикали. – Он же подпись-то поставил, поставил. И два приглашения в корзинку выбросил.

– Какие приглашения? – Любопытство оказалось составной частью злости.

Губы ухмылялись.

– Узнаете, узнаете… И тогда уже ничто нам не помешает.

– А я-то тогда вам зачем?

– А вы нам, в общем, не нужны. Но… – Пальцы снова утянулись, сократившись, как пиявки. Голос посуровел, губы отвердели. – Ваше дело – заставить академика отказаться от последнего, третьего приглашения.

– За каким хреном? Вам нужно, вы и заставляйте.

Понятно. Они торопятся. Почему – неважно, сейчас этот фактор времени – его козырь. «И ничего вы мне не сделаете. Вы – ненастоящие. Вы миф. Вас вообще никогда не было, вы тупая придумка».