— Ты?

— Я, мой господин. — Гном склонился еще ниже.

— Я твой господин?

— Вы — мой господин, — подтвердил гном, почти уперевшись макушкой в пол.

— Ага. Я, значит?

— Вы, господин.

Кот, с трудом оторвавшись от угрюмого созерцания Хёльва, повернулся к Иеронимусу:

— Какая дивная сообразительность. Думаю, ты не будешь поспевать таскать книги из подземелья для такого способного ученика.

Хёльи нахмурился:

— Если я кому-то не нравлюсь…

— Ты что — хорошенькая кошечка, чтобы мне нравиться?

— Я тут не по своей воле.

— Зато по своей вине.

— Вы не можете меня тут удерживать!

Пламя в камине заволновалось, поднялось, вздулось парусом. Огненные язычки потемнели, стали багровыми.

— Мы тебя тут и не удерживаем. Тебя удерживает заклятие.

— Но это несправедливо! Это жестоко! — выкрикнул Хёльв дрожащим голосом.

— А убивать — не жестоко? Ты кем себя вообразил? Невинно страдающим дитятей? Святым? — прошипел кот, и в воздухе вокруг него заплясали крошечные злые молнии. — Ты лишил замок хозяина. Замок забирает тебя. Просто идеальная справедливость. — Он помолчал успокаиваясь и неожиданно мягко добавил: — В ходе сражения можно потерять палец или всю руку. Можно остаться без головы. Ты же лишился свободы. Бывает гораздо хуже, поверь мне. Бывает и куда более горькая и бессмысленная неволя.

— Вы вернете монахиням их святыню и станете учеником чародея — такова плата за ваш поступок, — добавил Иеронимус. И тут же поправился: — Точнее, учеником духа чародея.

Хёльв яростно помотал головой, отступая к дверям. Он понимал, что воздаяние справедливо, но капризная детская обида не позволяла ему это признать.