— Я уже все ему рассказал, Александра. — повторил Артур более строгим тоном.
— Потише вы. — шикнул на них старик с короткой бородой и квадратными скулами. — Вы разбудите госпожу.
— Вы сказали, что хотите к нам присоединиться? — понизив голос спросил Инго. — А как же Шамси? Мы едем с ним лишь до Каркастла.
— Тогда и мы тоже. Мы согласились сопровождать Шамси по своей воле, и можем в любой момент уехать. И госпожа Шани знает об этом. — сказал Артур.
Инго еще раз взглянул на спящую девушку. Может быть Шани знает кто она? Пришпорив лошадь, он двинулся вперед колонны. Доскакав до кареты в которой ехала Шани, он постучал в окно.
— Что-то случилось? — спросила Шани напряженным голосом.
— Нет. Я хотел поговорить насчет «сломленных».
— А, вы хотите узнать про госпожу Зезиро? — лукаво проговорила Шани, сузив под паранджой свои красивые глаза.
— Вы про нее что-нибудь знаете?
— Почти ничего. — ответила Шани, и высунувшись из окна посмотрела в конец колонны. — Слышала она потомок какого-то древнего рода. И еще что ее мать претендовала на титул «первой Вдовы».
— Чушь. — раздался за ее спиной голос Харона. — Первых ведьм отбирают с рождения. И им запрещено иметь детей.
— Вот поэтому я и сказала, что «претендовала». Скорее всего она скрывала что у нее есть дочь.
— И что с ней случилось? — спросил Инго.
Шани пожала плечами.
— Казнили, наверно. — сказала она. — Некоторые законы Белланимы более жестокие чем у Ярички. За предательство веры одно наказание — смерть.
— Фанатики везде одинаковые. — прохрипел Харон. — У вас они, наверно, тоже есть? — он посмотрел на Калму, которая все это время учтиво молчала.
— В Бреталии лишь одна вера. — пропела принцесса. — Люди там поклоняются божеству рассвета. Мать и дочь. Сара и Арис. Воплощение надежды и весны.
— Я слышала про вашу веру. — вставила Шани. — Очень красивая. Но у нас она под запретом, так как это древнее божество.
— Ну а у тебя? — Харон перевел взгляд на Чжао. — Тоже какая-нибудь древняя хрень?
Чжао сидел с другой стороны кареты, поэтому Инго не смог разглядеть его реакцию. Но по голосу было понятно, что вопрос его оскорбил.