– Когда ты уезжаешь? – спрашивает Зехра.

– Как только зарядятся аккумуляторы и я закончу проверку. – Вагнер обходит вокруг ровера. В его правом глазу мелькают диагностические графики. Линза, установленная взамен старой, оказалась хороша, но с каждой минутой он испытывает все более сильное отвращение к тупому и безликому базовому фамильяру. И ведь они едины, неделимы.

– Я поеду с тобой.

– Никуда ты не поедешь. Одним богам известно, что там, снаружи.

– Ты без меня не выедешь из шлюза, – заявляет Зехра.

– Я лаода…

– А я тайком дописала строчку кода в цепочке команд.

С самого начала Вагнер понял, что его отношения с цзюньши будут строиться не на управленческих способностях, но на уважении. Она была цзюньши первой бригады стекольщиков, которую он вывел из главного шлюза Меридиана, и при их первой встрече она сидела себе спокойно на ступеньке ровера, пока рабочие постарше и повульгарнее пытались запугать, застращать, сбить с толку и задавить авторитетом смазливого мальчишку-Корта. Когда они растратили боеприпасы, она забралась на свое сиденье с противоположной стороны ровера. Без единого слова. Случалось, бригады погибали из-за вражды между лаодой и цзюньши. Пока машина медленно ехала по пандусу в шлюзовую камеру, Зехра сказала по частному каналу: «Чего ты не знаешь, того не знаешь, молодой Корта. Но я на твоей стороне».

Батареи заряжены. С ровером все в порядке по двадцати разным параметрам. Команда одета и обута, их ранцы полны. Вагнер заполняет план отправления. Пока сиденье опускается и поднимается защитная дуга, Зехра касается его руки.

– У тебя десятиминутное окно. Ступай и попрощайся с ней.

Вагнеру не нужен дешевый и противный маленький фамильяр, чтобы узнать, что Анелиза в своей каморке. С другого конца переходного мостика он слышит жужжащую, звучную мелодия и волнующее басовитое гудение ситара. Она импровизирует: темная натура Вагнера перебирает ноты, находя особые последовательности и очередности. Он не ценитель музыки и никогда им не был, но понимает и страшится той силы, которая позволяет ей очаровывать и направлять разум, ее господство над временем, ее ритм. Лукас любил погружаться в изысканную сложность босановы, где на каждую ноту свой аккорд. Вагнер видел в восторге брата нечто схожее со стайной экатой, но это была единоличная, атомизированная радость. Таинство причастия.

Музыка обрывается на середине такта. Фамильяр предупредил ее, что он у дверей.

Ему нравится, как она прежде всего аккуратно помещает ситар в чехол.

– Неплохо смотришься в этом скафандре, джакару.