На расстригу навалились сзади сразу несколько человек, выворачивая ему руку, поднимая на ноги, оттаскивая назад. Между мужиков мелькнуло вытянутое, совершенно белое лицо Афоньки – на этот раз он, похоже, рассмотрел оружие расстриги во всей красе. От ужаса ему не хватило сил даже на крестное знамение: он пригибался, разглядывая руку Гаврилы с зажатым в ней распятием, и хлопал глазами.

Боль появилась внезапно, словно в голове провернули ключ: Нечай согнулся и привалился боком к стене, прижимая руки к груди. Рана между ребер была неглубокой, но и ее, и проколотую ладонь жгло словно ядом. Зачем Гаврила это сделал? На что надеялся? Ведь у всех на глазах?

Топот копыт совсем рядом развеял его недоумение: два десятка конных стрельцов выехали на площадь, сопровождая богатые, широкие сани, запряженные тройкой белых лошадей – сам владыко сподобил Рядок своим посещением. Гаврила увидел их раньше, чем Нечай. Увидел, и понадеялся, что успеет. Не успел…

Рядом с санями, угрюмый и сосредоточенный, ехал Туча Ярославич; позади стрельцов спешили молодые бояре и с десяток дворовых. Сани остановились, колокольцы затихли, а боярин вдруг приподнялся в седле: лицо его из задумчивого превратилось сперва в удивленное, потом в озабоченное, а потом по нему расползся бледно-желтый страх. Туча Ярославич упал в седло с приоткрытым ртом: ему не хватило силы ничего сказать, он только молча указал рукояткой плети на лежащего у стены трактира Нечая. Но его жеста никто не заметил.

Кто-то из мужиков еще шумел, но большинство замерло на месте. Нечай видел, как Радей крепко вцепился в извивающуюся Дарену, а Мишата и Полева держат за руки маму, которая еле стоит на ногах. Замерли-то они замерли, но как-то незаметно, потихоньку круг начал сходиться, заслоняя собой телегу; Нечай вздрогнул, ощутив еле заметный удар по земле – упал идол.

Владыко медленно и гордо покидал сани, глядя вокруг из-под сведенных на переносице бровей. Черный клобук делал его значительно выше ростом, широкополая соболья шуба с рукавами до пят, расшитая золотой парчой, скользила вслед за ним, словно живая, и сверкала, переливалась, так что было больно глазам.

Первым опомнился староста, отвесив архиерею земной поклон, вслед за ним подхватились остальные. Только те, кто держал за руки Гаврилу, не двинулись с места, а тот сначала забился, а потом обмяк и опустил голову – словно смирился с судьбой. А может, надеялся перехитрить мужиков?

Глаза же владыки выхватили из толпы именно расстригу: архиерей насупил брови еще сильней, моргнул несколько раз и шагнул в его сторону, не глядя более по сторонам. Туча Ярославич спешился, выражая покорность и смирение, только глаза его бегали, и бледное лицо еще более стало походить на восковую маску.