– Зачем душу треплешь, бабка Ясна? Зачем в нелюбимые руки толкаешь?

– Дура ты! – ворожея для пущего понимания даже костяшками пальцев по лбу мне постучала. – Дура! Не губи свою жизнь молодую, не губи! Сколько вас, дурочек, на моих руках перемерло! Нутро из себя рвали, травились вусмерть, все от нелюбимых бежали! Не люб этот – найди другого, но не смей долю от себя гнать! Годы пройдут, сама посмеешься, и детки животики надорвут!

Детки, животики… Все внутри перевернулось, к горлу ком подкатил. Только рукой махнула, встала и ушла. В груди застучало, в ране забило. Детки, животики…

Нагружала себя в меру сил. Свой хлеб надо отрабатывать. Одно то, что ем свое, а не чужое, веселило душу. Теперь мы соратники, а свой долг я отработаю в дороге. Грудь еще побаливала. Рана затянулась тоненькой кожицей, и страсть как чесалась! Безрод говорил, что уйдем в скором времени. На этой седмице не получилось, но все равно уйдем. Глядишь, и выйдет наша дорожка тернистой! Вдосталь наедимся в пути шипов, языки себе раздерем. Ни одного разбойника по пути не обойду, они не заметят – сама на рожон полезу.

Пока оружейники делали для меня воинское снаряжение, я наливалась крепостью и сноровкой. Ни свет, ни заря надевала мужские порты, рубаху попросторнее и шла на безлюдный берег моря. Ох, и тяжко себя прежнюю возвращать! В самом начале несколько взмахов меня едва не утопили, непослушные волны быстро высосали все силы. Открылась рана, и соленое море так остервенело укусило грудь, что я света белого не взвидела. Барахталась, пока волна не помогла, на берег не выбросила. Так и лежала, уткнувшись в гальку битым носом, пока силы не вернулись. А когда с морем наладилось, и я стала плавать, ровно дочь Морского Хозяина, помалу за дровишки взялась. Колола недолго, понемногу, но каждый день. Сивый молча обходил меня стороной, все посмеивался в бороду, но когда все ложились, уходила в темноту, брала палку и делала с воздухом все, что умела в недалеком прошлом. Резала, колола, била, только свист стоял. Гнулась в поясе, отжималась, приседала, бегала. Только теперь одна. Рядом больше не стояли отец и воевода, некому было наставить меня на путь истинный крепкой ладонью. Все что знала, что помнила, все приемы и ухватки пускала в ход. Выпросила у бабки пустой мешок, набила песком себе по силам, на плечах таскала, по земле валяла, представляя, что это враг. Одно плохо – не было у меня живого противника, не с кем было силу попробовать. Мешок безволен, бессловесен, бесхитростен. Не Гарьку же просить, или тем паче Безрода. Все самой.