– Тебе свет, – мне тьма. Днем стражу неси, а мне и сон не в ночь.

Сон ему, видите ли, не в ночь! Глядела в синие глаза, сквозь холод продиралась дальше, в самое нутро, в гнездовье непонятных мне мыслей, и не могла пробиться. Зябла. Днем все так же ехала подле Безрода, с левого боку, и сторожко глядела по сторонам. Готова была в любой момент отдать долг – выхватить меч и грудью заслонить Сивого от острого железа или каленой стрелы. Несколько раз мне померещился шум в лесу, слегка позади нас. Были бы у меня уши, как у Губчика, – так я прозвала своего жеребца, – прянула ими на тот шумок. А пока ехала рядом с постылым и близко-близко его рассматривала. Не велик и не мал, не толст и не тощ, просто сух, ровно волчара после голодной зимы. Ходил Сивый беспояс, в одной рубахе, верхом ехал так же – меч держал поперек седла обеими руками, неблаго привесить некуда. Повода не касался вовсе, и спал, склонив сивую голову на грудь. Неровно стриженые вихры падали на лицо, будто занавес, спина оставалась пряма, а случись лихо, – Сивый махом вынырнет из дремы и левой рукой сдернет ножны с меча. Знавала я таких. Правда, самой до того еще далековато, но кое-что могла и я. И не хотела, а к концу третьего дня все же прошептала еле слышно:

– Молодец, сволочь!

Сама себе не хотела признаваться, но в чем-то нравился мне Безрод – просто до коленной дрожи. Скупостью на слова и щедростью на взгляды, несгибаемым остовом и телесной крепостью, неторопливостью и каким-то мрачно-холодным равнодушием к жизни. Сивый начал мне нравиться, и ничего с этим поделать не могла. Взгляд холодных, синих глаз пронизывал всю, и я трепетала, ровно звончатые гусли. Синие глаза бережно щипали струны, и те отзывались протяжно и гулко.

Ввечеру Сивый стал мрачен, точно грозовая туча. Не отпустил Гарьку в лес на охоту.

– Сиди, сам добуду. Натаскайте валежин полегче. Далеко не ходить.

Тычок уже оправился от своей странной хвори. Я не раз подкатывала к старику, прося поведать о загадочной болячке, но хитрец только отшучивался. Да так отшучивался, что я краснела, а ведь я – не из стеснительных. Пройдоха первым наладился в лес за хворостом, что-то напевая себе под нос. Вот ведь заноза! Старик вполголоса пел такую похабщину, что, будь поблизости девки помоложе – сгорели бы со стыда. Чего в молодом не доставало, в старике с избытком плескалось. Это я о Сивом и Тычке. Уж всяко нам в походе бывало, а только не скучно. Я уже забыла, когда смеялась последний раз, но старый плут все же вырвал из меня смех. Сама испугалась, как звонко и чисто загремела. Нечасто видела, как Сивый улыбается, – почитай, так и не видела, однако на мой громогласный гогот Безрод улыбнулся. Не ухмыльнулся, а именно улыбнулся.