– Волосы густые, добрые, пшеницей отливают. Покров лазоревый, платье белое. Лицо… лица не видел. Хочу присмотреться и не вижу. Туманом заволакивает.

Ворожец развел руками. Что тут поделаешь? Парни уже встали, бегали на море, плескались. Теперь деловито сновали по двору.

– Пора. – Старик хлопнул Безрода по колену и первым поднялся со ступеней.

– Пора, – согласно кивнул. Спустился с крыльца, бережно поднял плащ и вышел вон со двора.

Друг за другом походники нырнули в пролом, Гюст нес горшок с углями, Расшибец – промасленные светочи. У тризнища Безрод остановился, задрал голову к небу, что-то прошептал и, Шагнув ближе, положил останки на край дровья. Одним рывком взлетел наверх и, развернув плащ, разложил кости, как лежал бы человек на погребальном костре. Последний раз погладил мать и выпрямился. Нахмурился. Что говорить?.. Как безмерно ее любил? Увы, не было любви, не случилось. Вывернута безжалостной судьбой, ровно дуб-исполин в кромешную грозу, только ямища от той любви и осталась, всякий раз спотыкаешься, как мимо ходишь. Сказать, как хотел жить ради близкого человека и защищать? Всякий хочет, если не дурак. Как не хватало понимающего слова и глазел туда-сюда, по крупицам собирая из воздуха чужую мудрость? Все и так понятно. Молча достал нож, пустил себе кровь, и оставил на черепе кровавую отметку. Выйдет мать из тени, где блуждала много лет, ступит в небесный чертог, погребенная как положено, и скажет: «Сын у меня есть, вот видите! Сын у меня есть!..»

Гюст подал зажженный светоч. Безрод спрыгнул и запалил дровье. Все, полыхает.

Ночью шли по звездам, благо небо выдалось чистое и безоблачное. Ветер трепал парус, ладья шла на запад, и к утру из морских вод поднимется Скалистый остров. Верна хотела уснуть, думала, что спит, а вышла только полудрема. Дрыгала ногами, отмахивалась от кого-то руками, стонала. Бабы говорили на отчем берегу, будто накануне свадьбы так же не спится, колобродит в груди, словно буря бушует. Год на исходе. Спросить бы у кого, отчего так получается, что все сбегается воедино и разрешится лишь за несколько дней до истечения последнего, урочного дня?

– Подходим! – разбудил Маграб. Казалось, только что улеглась на палубу под овчинную верховку, и вот поднимают. Уже утро?

Вставало солнце, разрумянило небо. Проснулся и ветер, потащил корабль.

– Гляди вперед, земля! – крикнул кормщик. Слава богам, дошли благополучно. Впрок деньги пойдут.

Верна умылась, прополоскала рот соленой водой, потянула из мешка зерцало. Волосы заплетены в косу, глаза в тенях усталости, лицо бледновато, а в общем ничего. Можно показаться на люди.