— Тебе кажется, что «Белинда» звучит красиво, — сказала она. — А мне кажется, это звучит как кличка для коровы!

— Вовсе нет! Меня страшно злит, что его дали не мне. Оно бы отлично подошло мне, не так ли?

— Пожалуй, — ответила Белинда, чуть помедлив, потому что она всегда смотрела на Сигне как на Сигне, а на себя саму — как на Белинду. Словно она родилась вместе с именем, как с частью тела или чем-то подобным.

Но затем Сигне забыла эту тему.

— У Герберта большие планы, можешь в этом не сомневаться! Ты же знаешь, что в этом имении слишком много пахотной земли. А поскольку Кристиания растет, и люди хотят строить себе дома, то он задумал продавать здесь места для стройки. Он страшно на этом разбогатеет.

— Я думала, что он уже очень богат.

— Да, но покупка Элистранда обошлась недешево! Однако он сразу увидел возможности, потому и купил его. Чтобы разделить его на части и продать богатым, которые хотят жить за городом.

Белинда глядела на окружающее своими детскими открытыми глазами, но в темноте она, естественно, ничего не видела. Где-то внутри у нее зародилась мысль или, скорее, ощущение. Она увидела волость Гростенсхольм при свете дня и была совершенно очарована тихим покоем, красивыми, мягкими линиями ландшафта. И теперь вдруг ее охватила печаль.

Прямо к границам Гростенсхольма подступали новые дома. Сплошная застройка распространялась в последние годы быстрыми темпами. Везде по дороге к дому Сигне Белинда видела новые высокие трехэтажные дома. Это причиняло ей боль неизвестно почему. Сигне болтала об этих современных домах с восхищением, и Белинда при этом кивала, потому что Сигне была всегда права. Но она чувствовала себя так, как будто ее резали.

— Что говорили о планах твоего мужа Люди Льда? — спросила она, когда они входили через внушительные ворота усадьбы — свадебного подарка Александра Паладина своей дочери Габриэлле несколько сот лет тому назад.

— Люди Льда? Ты с ума сошла! Герберт и заикнуться бы не мог об этих планах, он никогда бы не купил поместье. Но теперь усадьба его, и он может делать с ней то, что захочет.

Белинда не узнавала свою старшую сестру. Точно она слушала речи Герберта. Так ей казалось.

Погруженная в раздумья, она остановилась и посмотрела на холм, который они только что миновали. Но пылающие краски на небосклоне потухли и сменились серо-пепельными. Линия горизонта была четкой и безжизненной.

Некоторые люди родятся, чтобы потерять кусок пирога, не донеся его до рта. Белинда была из числа таких людей. Подошвы ее башмаков застревали в обочинах тротуара, ее защемляли в дверях. Она тыкала людей, которым подавала руку для приветствии, большим пальцем. Такие маленькие несчастья объясняются, очевидно, неуверенностью. «Сейчас я выберу не ту дверь», — с испугом говорят они себе и, действительно, вламываются в самые интимные уголки. Мысль о неудаче застревает в них так прочно, что они совершают неудачный поступок из чистого самовнушения. У Белинды многое, видимо, объяснялось неуверенностью в себе. Она была вторым ребенком в длинном ряду братьев и сестер, и все ее братья и сестры были равно удачны и умны. Белинда была не то, чтобы глупа, но, возможно, ее реакция и мышление были немного замедленны по сравнению с другими. Бесхитростность в лучшем значении этого слова — вот, пожалуй, правильное название для этого.