— Искрень, лес и ручей!

Конь, все это время терпеливо переминавшийся с ноги на ногу и тревожно вытягивавший шею в сторону ушедшего хозяина, согласно кивнул, тряхнул белой гривой и сорвался с места как стрела, пущенная искусной рукой, унося седоков прочь от гиблых мест. Но уже через несколько минут он почувствовал, как натягиваются поводья, приказывая остановиться. Недоумевая, конь встал как вкопанный. Эльф спустился, придерживая завернутое в плащ тело девушки, уложил его наземь, раскрыл плащ… он резко выдохнул, а пальцы его помимо воли сжались в кулаки. Поспешно схватил он одну из седельных сумок и вытащил из нее небольшой, продолговатый металлический футляр, в котором оказался камень, закрепленный в металлическом же гнезде. Кончик камешка рдел оранжевым огоньком — это был огненный кремень, от одного прикосновения которого вспыхивали ясным пламенем даже безнадежно сырые, осенние дрова. Хэлдар наклонился к неподвижному телу, покрытому тиной, ошметками мха, какими-то темными каплями… эти-то последние и привлекли его внимание. Они выглядели неприятно живыми на ледяной, застывшей коже, шевелились и росли. Эльф прикоснулся к одной из капель кремнем: раздалось шипение, треск и пиявка, поспешно вытянув хоботок из тела Амариллис, свернулась тугим клубочком; эльф стряхнул ее на землю. Он снимал пиявок одну за другой, некоторые из них, сворачиваясь, тут же и лопались, поскольку эти твари сытости не знали и наслаждались до тех пор, пока их не разрывало ими же выпитой кровью. Поглядев на результат своих усилий, Хэлдар застонал сквозь стиснутые зубы — перед ним лежала замерзшая до синевы, залитая кровью девушка, жизнь которой теплилась не сильнее грошовой свечки. Смахнув последнюю пиявку, эльф бросил на шевелящуюся кучку пучок травы и поджег ее; завернул Амариллис в плащ, и на этот раз попросил коня:

— Быстрее!..

Оказавшись в лесу (это был сосновый бор, темневший западнее дороги в Эригон), на берегу ручья, эльф развел костер, подогрел воду и, уложив девушку, по-прежнему бесчувственную, на хвойную подстилку, прикрытую попоной, снял с нее грязную, окровавленную рубаху и стал вытирать неподвижное тело горячей водой. Он смыл остатки трясины с застывшего лица; вода в котелке быстро темнела и ему приходилось часто ее менять. Наконец, он освободил девушку от грязи и засохших кровяных потеков, одел на нее свою рубаху, проложив между бедрами другую, разорванную на полосы, и закутал в наскоро очищенный плащ. Сам уселся спиной к вековой сосне, взял Амариллис на руки, прижимая к себе так крепко, что вскоре холод ее промерзшего тела передался ему и он вздрогнул от внезапно охватившего его озноба. Рядом стоял, сочувственно дыша, Искрень. Потрескивали в костре сосновые сучья, сгорая, они взвивались в воздух золотыми нитями, спеша хоть на секунду украсить черно-лиловый бархат холодной ночи. Эльф откинул голову назад, упираясь затылком в чешуйчатый, теплый ствол и вновь, как полвека назад, ощущая присутствие всегда незваной гостьи.