— Ты пренебрег главным правилом, сын мой: нельзя, чтобы в игре одного Мираваля пострадал другой. Ты чуть не убил меня…

— У меня и в мыслях не было… — попробовал было запротестовать Сириан.

— У тебя, быть может, и нет… хотя я и не уверен. А вот у вдовицы, может, и было. Мне нет дела до твоих орудий, сын, ты волен как угодно использовать людей во благо линьяжа. Но ты осмелился поднять руку на меня. — Старик смерил ратмана холодно-презрительным взглядом. — Да как ты посмел, сын мой?

Последние слова прозвучали как проклятие. Сириан поежился; он не знал, что ответить отцу.

— Добро бы ты отнесся ко мне как ко старому, но все же уважаемому игроку, сказавшему не последнее слово в истории линьяжа. Ты должен был рассказать мне о своем замысле, а не превращать меня в няньку для этой девицы.

Сириан глянул на отца; тот смотрел по-прежнему холодно и невозмутимо.

— Вместо этого ты опаиваешь меня какой-то дрянью, после которой я мог и не проснуться… Ты посмел поднять руку на отца, Сириан. По законам Эригона отцеубийцу заживо закапывают в могилу убитого. А кто чтит закон более ревностно, чем ратман?!

Судья замолчал, глядя на подсудимого, как на мелкое, кусачее насекомое.

— Теперь ты мой должник, сын. Навсегда. Даже не до конца моих дней, и не надейся. Навсегда. Я тебя и из гроба достану, ибо такие долги не прощаются и не выплачиваются. Это первое.

Сириан поднял глаза на отца — какую еще напасть приготовил ему старик? Арчеш встал, прошел к окну, волоча за собой мантию, обернулся.

— Да и нельзя мне помирать, сынок, — сказал он издевательски-заботливым тоном. — Никак нельзя. Сам посуди, кто тогда убережет линьяж от дурости моего сына?

Отец подошел к Сириану и тихо спросил:

— Ты когда подводу золота за придорожный камень отдавал, фамильный склеп замуровал, что ли? Иначе стоны предков весь Эригон бы услышал. Что вытаращился? Нет, Сириан, нельзя мне умирать… получается, тебя любой рыночный воришка вокруг пальца обвести может? Получается, за тобой присматривать надо? — и старик издевательски захохотал.

Сириана словно иголкой кольнули; он вскочил, метнулся было к двери.

— Это ты куда? За крысами вдогонку? Поздновато… Они тебе фальшивку впарили, да и давай бог ноги. Или камень проверить? Надеть колечко малышу… уже надевал, сынок. Хе-хе-хе… — Арчеш не скрывал своего злорадства. — Морелла еще подивилась — эдакий невзрачный камнишка.

Сириан остановился и вернулся на прежнее место; тяжело плюхнулся на табурет и уставился прямо перед собой невидящим взглядом.

— Мало того, что ты опозорил линьяж, подняв руку на отца. Ты еще и ограбил его… это ж надо, треть казны крысам отвалил! Экий ты, сынок, щедрый! А только придется тебе за это расплатиться. Твои последние приобретения я одобрить не могу, зато вот прежние были весьма неплохи.