Лют осторожно выбрался из зеленоватой речушки, проложившей узкое русло в толще камня, и сказал с подвыванием:
– Не боись, всем расскажу, что ты погиб геройски.
Буслай икнул от ужаса, его глаза остекленели. Лют не выдержал и громко расхохотался. Потом, глядя на обиженное лицо Буслая, захохотал пуще. Тот махнул рукой и присоединился.
Смех истаял гулким эхом. Лют осторожно поводил по воздуху догорающим факелом. В слабеющем свете виднелись бугристые стены, которые вроде бы расширялись. Лют оглянулся на водоем, и его лоб пошел складками.
– Что такое? – насторожился Буслай.
– Как возвращаться будем? Метки бы оставить.
– А чем?
Лют глянул укоризненно: вот именно, чем?
– Ладно, авось не пропадем. Ты обсох? Нет? Ничего, на ходу высохнешь.
Буслай неохотно поднялся, оперся на стену, стянул сапог с густым чмоком и выплеснул воду. Вылив воду из второго сапога, Буслай обулся, прищелкнул каблуком и скривился от тихого хлюпанья.
Взгляд его упал на стену. Гридень невольно отшатнулся, потом вгляделся пристальнее. Показалось, что в стене появилось злобное лицо, – аж холодок по хребту. Воин усмехнулся, легонько щелкнул ногтем по выступу, похожему на нос.
Бугристые складки ожили, ярко вспыхнули два камушка-глаза, и каменные челюсти громко сомкнулись рядом с пальцем. Буслай с воплем отшатнулся и догнал неспешно бредущего Люта. Лют посмотрел брезгливо на трясущегося, как ощипанная кура в мороз, гридня, спросил ехидно:
– Что кричал – пальчик прищемил?
– По-по-почти, – пролепетал гридень.
Двинулись молча. Факелы горели ровно, но слабовато: скоро поперхнутся дымом, затлеют красными искрами. Пол в пещере был неровный, весь в бороздах, словно распахан огненным плугом. Стены ширились, и вскоре гридни почувствовали себя муравьями в опрокинутом ведре.
Далеко впереди синел расплывчатый кружок – свет нежный, как лепестки васильков. Лют вздохнул: сейчас бы греться на солнышке, бегать по полю, срывать цветы для той… для той… Говорить ей ласковые слова, защищать, заботиться. А вместо того бредешь в холодном подземелье с затхлым запахом, ломаешь ноги на колдобинах.
Буслай глянул по сторонам, сказал чересчур живо:
– Смотри, стены дырами истыканы.
В стенах зияли не только дыры, откуда могли вывалиться полчища каменных крыс или чего похуже, но и настоящие проходы, ведущие неведомо куда.
Пятнышко синеватого света стало светить ярче, что было на руку: факелы догорали, язычки один за одним гасли с горестным вздохом, оставались лишь самые упрямые. Впереди смутно виднелся завал: глыбы странно гладкие, рельефные.