– Зело.

Буслай всплеснул руками, залопотал:

– А чего не отзывался? Я голос сорвал. Ты вообще как обратно залез?

– Лучше спроси, как я упал, – огрызнулся Лют: в груди булькало, ноздри расширились – кулак пролезет – и гоняли воздух с громким свистом. – Говорил же, не дергайся.

Буслай понурил голову, уши вспыхнули от стыда, вот-вот задымятся.

– А почто молчал?

Лют вызверился на нерадивого:

– Тяжко болтать с мешком в зубах! Идиот! Трудно было посмотреть в сторону? Куда кинулся? Еле выполз по карнизу.

Буслай молчал – раздавленный, уничтоженный. Голова раскалилась так, что можно жарить мясо. Доблестный Лют спас нерадивого да еще успел подхватить поклажу, без которой было бы трудновато. А он отблагодарил: спихнул спасителя в пропасть.

Буслай замычал от нестерпимой боли: грудь разламывалась на части, в голове кружили и нещадно кололи острые ржавые иглы. Лют со стоном сел, пихнул понурого гридня:

– Чего сидишь? Достань поесть.

– Сейчас-сейчас, – сказал Буслай торопливо, негнущимися пальцами терзая завязки мешка.

Съели по ломтю хлеба с луковицей. Лют отдышался, пошарил в мешке, о выступ звонко стукнулись деревяшки. В зеленоватой мгле расцвел сноп искр, еще и еще, и вот промасленные тряпки мощно вспыхнули. Гридни прикрыли глаза – выступ из темноты проглянул четко, как при свете дня.

Лют посмотрел на зев хода в стене: он был каким-то неопрятным, болезненно желтый и бурый камень бугрился, как застарелые мозоли. В глубине угадывался красный блеск, сверху проема спускались белесые нити, похожие на мороженых червей.

Буслай спросил осторожно:

– Ну что, двинулись?

– Пойдем, – кивнул Лют.

У входа в лаз они согнулись пополам, но белых отростков все же коснулись. Лют приготовился ощутить противную мягкость червяка, но неподвижные «палки» пригладили кольчугу с противным скрипом. Буслай не утерпел, ухватил, от удивленного выдоха затрепетало пламя факелов.

– Камень! Гля, Лют, здесь камень растет сверху вниз. И тонкий такой.

– Чего раскричался? – буркнул Лют.