Чаруня вздрогнула и, распахнув дивные глаза, грациозно потянулась на роскошной кровати. У Люта защемило сердце, холод укоренился в нутре, опасно колол. Вила томно улыбнулась, повела плечиком, лицо осветила улыбка, спросила чуточку удивленно:

– Мой герой, зачем тебе меч? Мой терем надежно защищен, а коль приблизятся вороги, то нянюшка предупредит.

Лют отвел взгляд, поправил на поясе меч, потоптался по роскошным коврам с диковинной вышивкой, где животные и птицы выглядели живыми. Даже оживали по знаку хозяйки.

– Мне пора, – промямлил едва слышно, страшась задеть божественное создание неосторожным словом.

Вила распахнула глаза, легко вспорхнула с кровати, шею Люта обвили тонкие руки, в груди защемило от нежного аромата кожи. Чаруня поцеловала воина, спросила с недоуменным смехом:

– Куда же ты собрался? Добывать для меня шкуры неведомых чудищ? Какой ты милый.

Лют смолчал, пялясь в россыпи драгоценностей, диковинные столики, статуи и кованное из золота деревце с музыкальными листьями. Вила почуяла недоброе, посмотрела в глаза с испугом.

– Нет! – вскрикнула она, в страхе отшатнувшись.

Лют стиснул зубы, сердце полыхнуло ярой болью, налилось свинцовой тяжестью, ток крови остановился. На душе стало дурно, гадко, мерзостно, словно незаслуженно обидел ребенка. Вила смотрела непонимающе, в бездонных океанах глаз застыла мольба.

– Прости, – прошептал Лют онемелыми губами, – я должен.

Двинулся тяжко, будто прирос к хрустальному полу, вид удивленно-обиженного личика разрывал сердце на части. Дверь опочивальни нехотя распахнулась, коридор показался бесконечным. Лют, шатаясь, стукаясь плечами о стены, направился прочь из хрустального терема.

За спиной послышались легкие шаги босых ног, слух разорвал жалостный крик:

– Не уходи! Я что-то сделала не так? За что ты так поступаешь? Вернись, ты видишь, я, гордая дочь Стрибога, на коленях!

Лют вздрогнул, будто лицо стегнули плетью, поспешно обернулся к коленопреклоненной виле. Неземная красота ослепила, в распущенных волосах плясали искристые точки, распахнутые глазищи добавляли очарования. Такая маленькая, хрупкая, беззащитная. Сердце хлюпнуло кровью, глаза ожгла мутная пелена.

– Прости, – прошептал он. – Прости.

В теле возопила каждая жилка, неведомая сила не давала повернуться, ноги сковал смертный холод. Хрустя суставами, сделал шаг, еще, в груди рвалось, трещало и плюхало. Обломки ребер проткнули легкие, горло стиснула петля удушья, сердце выломало клетку, устремилось к прекрасному существу, ради которого билось все эти годы и будет биться лишь рядом с ней.