— Понятия не имею. Бабка говорила, я просто их чувствую.

— Твоя бабушка? А где она?

— Уже умерла. Не люблю говорить о ней.

— Почему ты говоришь по-лейрански?

— По-каковски?

— Уверен, ты понимаешь, что язык, на котором ты говоришь, вовсе не тот, на котором говорят здесь. Он даже не из этого мира. Ты думал, я не замечу?

— Я не должен был говорить. Не должен был с вами болтать или даже вообще рот открывать, потому что я слишком туп, чтобы выучить нужные слова. А вы не могли бы просто притвориться, что я вообще ничего не говорил?

— Рабочий лагерь, где ты родился, — много ли там было таких, кто говорил по-лейрански?

— Я не хочу, чтобы из-за меня у кого-то были неприятности.

— Неприятностей не будет. Не от меня. Я просто подумал: люди вроде тебя так давно оказались в Се Урот, что никто не может помнить свой прежний язык. Ты знаешь о том, что есть другой мир? А другие крепостные тоже это помнят?

— Я об этом знаю. Большинство остальных — нет.

— Это поразительно. Я пробыл здесь лишь несколько месяцев, но с трудом могу что-либо припомнить.

— Просто есть те, кто хочет, чтобы я помнил. Может, никто не хочет, чтобы что-то помнили вы?

Долгое время мы ехали в молчании. Когда мы приблизились к кольцу костров, окружавших Зев'На, я велел мальчишке слезть с коня.

— Остаток пути пройдешь пешком, — сказал я ему, — и не советую тебе ждать награды за то, что помог мне. Если у тебя осталась хоть капля ума, ты будешь плевать в мою сторону, когда бы меня ни увидел.

— Я всегда в конюшне.

Я уехал, не сказав больше ни слова.

Когда я вернулся в Серый дом, Дарзид ждал меня. Одетый в черное, как обычно, он растянулся на моей кровати, словно огромный паук. Я сделал вид, что не заметил его, и пнул рабов, спавших на полу моей ванной.

— Горячей воды, — велел я. — И много.

Скинув костюм для верховой езды, я забрался в ванну. Меня колотил озноб. Появившийся в дверном проеме Дарзид выгнал рабов.