Первый раз я увидела его на второй день моего пребывания в доме. В то утро моей задачей было вычистить вымощенный плиткой проход, который вел в один из внутренних двориков. Рассветное солнце еле позволяло видеть, что я делаю. По обыкновению крепостных и рабов, я отпрянула в тень, едва заслышав приближающиеся шаги. Герик прошел мимо меня во двор.

Хотя он был по-прежнему изящно сложен, он вырос на две ладони и изрядно раздался в плечах. Зеленая безрукавка открывала загорелые руки, а коричневые штаны, гетры и ботинки прекрасно сидели на нем. В одиночестве на фехтовальной площадке он снял перевязь с мечом, повесил ее на крюк в стене и принялся разогреваться. Его движения напоминали ритуальный танец под музыку, которой я не могла слышать.

Он был красив. Его сияющие волосы взметывались вокруг бронзового от загара лица, когда он тянулся и поворачивался, несколько тонких косичек были заплетены перед ушами. И даже когда скорость и нагрузка его упражнений возросли, он не выказывал ни малейшего признака неуклюжести, которой можно было бы ожидать от ребенка его лет. Его лицо было спокойным, невозмутимым, казалось, его разум сосредоточился на чем-то внутри него… пока во дворе не появился воин-зид.

— Над чем будем работать сегодня, молодой господин? — спросил он. — Вы столь многого не умеете, что непросто выбрать, с чего же начать. Кажется, главная наша трудность каждый день — это решить, в чем вы слабее всего.

Единственным ответом Герика было то, что он прервал упражнения, опоясался перевязью с мечом и остановился в ожидании; лицо его сделалось холодным и лишенным выражения.

Все утро учитель продолжал в том же духе, изобретая оскорбления, насмешки и унижения. Герик делал то, что ему говорили, повторял движения по сотне раз, не жалуясь, не споря и не переставая держаться надменно.

Каменные стены коридора превратились в пылающую печь, едва лишь солнце поднялось повыше. На фехтовальной площадке без единого клочка тени было еще хуже, но тренировка продолжалась. В середине утра Герик облачился в кожаные тренировочные доспехи, и для поединка с ним привели раба. Наставник придирался к каждому движению ученика. Каждый раз, желая приостановить поединок, зид бил кнутом раба, гибкого, проворного юношу лет восемнадцати или около того.

— Если у вас есть причина убить его — сделайте это и приведите нового, — процедил Герик, пока раб задыхался в пыли уже от третьего удара.

— Я что, должен проводить тренировку, как в яслях? — прорычал зид. — Ребяческой чувствительности не место на настоящей войне. Не слабость ли вашей крови говорит в вас?